– Мне страшно, – произнес он прежде, чем сообразил, что именно сорвалось с языка.
– И вы пришли услышать от меня сказку на ночь? Странно, вы вроде бы большой мальчик, да и грозы сегодня нет. Метель, и та, еще утром утихла.
– Нннет… Извините, я лучше пойду.
Дикон так же залпом допил свое вино, поставил бокал на секретер и направился к двери.
– Ричард, что происходит? Когда вы заявились ко мне с подарком от вашего эра Августа, вы и то спокойнее выглядели, – Алва пригубил вино и чуть усмехнулся.
– Эр Рокэ, оно не отравлено.
– Я заметил. Но это не ответ на мой вопрос.
– Я… я не знаю, что ответить. Мне просто страшно. Понимаю, это звучит глупо и нелепо, но…
– Чего именно вы боитесь?
– Что?
– Чего именно вы боитесь? Привидений, выходцев, смерти?
Дикон поежился и глубоко вздохнул. Алва медленно пил вино и ждал.
– Ночи расплаты. Сегодня шестнадцатая ночь после Излома. Я хотел бы верить, что клятву холодной крови приняла именно Оставленная. Я чувствую, что что-то происходит, но не могу понять что. Тогда я тоже чувствовал. Я напился у Марианны, как… как свинья. А в это время Надор… Эр Рокэ, наверное, сейчас уже поздно думать и советоваться. Все нужно делать вовремя, а я вечно… Если бы меня убили в любой из пятнадцати дней после того проклятого суда, Надор бы уцелел. И я не знаю, что рухнет сейчас.
Он наполнил свой бокал и только тогда вспомнил, что начинать нужно было с эра. Ворон сделал вид, что не заметил.
– Я не чувствую никакой опасности, – произнес Алва после долгого молчания. – Тогда – чувствовал, хоть и не мог понять, в чем дело. Если вас это утешит: знай я причину, я бы попытался каким-то образом сделать так, чтобы вас убили.
Дикон кивнул. От слов Ворона действительно стало легче.
– Спасибо.
– Не за что.
Алва резко встал, и Дикон с сожалением подумал, что разговор окончен. Время позднее, Ворону необходимо выспаться – у него что ни день, то не из легких. И конца краю этому пока что не видно. Уходить отчаянно не хотелось, и он уставился на плящущие язычки пламени. Если что, Алва прямым текстом скажет, чтобы он выметался к себе. А так хоть несколько минут пройдут не в одиночестве.
Ворон вернулся с гитарой и снова устроился у огня.
Дикон невольно поежился – вспомнил, что в Багерлее у Алвы тоже была гитара. Без струн. Подарок Альдо…
– Подбросьте дров в камин.
Заметил, но истолковал по-своему. К счастью. Говорить о бывшем сюзерене не хотелось. Думать, впрочем, тоже. Но мысли об Альдо постоянно лезли в голову, и отвлечься от них получалось с трудом.
Он положил в огонь пару поленьев, они слабо трескнули, и тут же в дверь постучали.
– Эр Рокэ, можно?!
В руках Герарда была корзина, из которой торчали горлышки бутылок.
– Проходи. Как поживает госпожа Арамона?
– Спасибо, все просто замечательно! Эр Рокэ, я встретил герцога Придда – он передал вино для вас и Дикона. Сказал, что это в честь вчерашнего разговора.
Четыре бутылки. Три „Змеиных крови“ и одна - „Последние слезы“.
Алва кинул взгляд на вино и улыбнулся уголками губ:
– Валентин в своем духе. Ричард, полагаю, „Слезы“ предназначались лично вам – этот их сорт хороший и редкий, но я всегда предпочитал „Кровь“, вы же „Слезы“ любите. Открывайте, вечер располагает. Герард, присаживайтесь и составьте нам компанию.
Герард кивнул и уселся на пол рядом с Диконом. От вина от тоже не отказался, выбрав „Кровь“ – то ли подражал Ворону, то ли и вправду любил ее больше „Слез“. Впрочем, какая разница. Тем более, вкусы и пристрастия часто перенимаются у тех, кого мы уважаем или любим.
Да уж, Придд в своем репертуаре – помнит даже то, какое вино предпочитает Ричард Окделл. А вот стремление к широким жестам – это определенно из желания подражать Алве. Чего стоила одна только дарственная, в которой Придд передавал свой дом в Олларии и все его содержимое в управление Левию, чтобы пустил вырученные деньги на помощь жителям города – родным казненных, погибших в Доре, пострадавшим во время правления „г-на Альдо-в-Белом“!
Большинство дорогих безделушек Левий пустил с молотка, но сам особняк продавать не стал – настоял на том, чтобы Валентин принял его обратно. Интересно, что там теперь внутри? Какие-то вещи привезут из Васспарда, какую-то обстановку Придд поручил купить слугам… Деньги у него были, но сам он времени на дом сейчас не тратил, возвращаясь туда только на ночь.
А от него самого помощь была только одна – рассказать Роберу о том, что никто не был виноват в том, что доски в Доре оказались гнилушками. Несколько десятков людей вернулись с каторги живыми, но… Но даже это было сделано лишь благодаря Герарду – сам он далеко не сразу сообразил, что, выяснив правду, нужно спасать невиновных.
А ведь сложись все иначе, Придд мог стать ему хорошим другом. Если не обращать внимания на его постную рожу и ядовитый, едва ли не раздвоенный язык. Только вот сам Спрут вряд ли думает о нем то же самое. Спрут мог извиниться, мог признать, что был не прав, только все это лишь слова. С Вороном он говорил искренне, а с ним – соблюдал приличия. И с удовольствием развязал бы новую драку.
Теперь, остыв после вчерашнего, Дикон и сам понимал, что его слова можно было трактовать с точностью до наоборот – особенно если учесть, что Придд сам любит завуалированные шпильки и оскорбления под видом ледяной вежливости. И если учесть все то, что Дикон говорил ему прежде. Жаль, что вчера он настолько злился, что видел в любом действии Спрута лишь подлость и трусость – как раз этого там и в помине не было. Как не было подлости и трусости в том, чтобы поднять восстание и попытаться спасти Ворона.
„Подняться из глубин, поднять забрало,
Вздохнуть всей грудью, принимая бой
Как просто встать над смертью и судьбой ―
Подняться из глубин, поднять забрало,
Отдать долги и стать самим собой,
Не позабыв о тех, кого не стало
Подняться из глубин, поднять забрало,
Вздохнуть всей грудью, принимая бой .“
Тогда эти слова в оставленном Приддом письме показались Дикону бредом сошедшего с ума Спрута, а ведь Валентин был прав. Придд смог стать самим собой, а он… он смог только проснуться. Да и то лишь благодаря Алве. Но не говорить же Придду об этом сейчас?.. „Герцог, я сожалею о наших прежних разногласиях и надеюсь, что со временем мы сможем стать друзьями“. Глупо.
Да, Валентин тоже остался один, но с ним не поговоришь ни об отце, ни об Айрис, ни о младших сестрах… И уж тем более не поговоришь о том, каково было Валентину остаться одному. Он бы ответил что-то вроде „это не ваше дело, Окделл“, и дело с концом.
По большому счету, говорить можно только с Алвой и Герардом. Алва вечно занят, да и нелепо как-то постоянно навязываться ему со своими мыслями. С Герардом проще. С реем Кальперадо. С которым они почему-то до сих пор „на вы“. Ну да, предложить называть друг друга по имени должен был именно он, Герард бы этикет ни за что не нарушил…
Дикон налил себе „Последних слез“ – вино оказалось очень сладким и пахло осенней свежестью. То, что нужно в этот вечер.
– Герцог Придд действительно угадал. Замечательное вино.
Алва кивнул и расслабленно улыбнулся, потянувшись за своим бокалом:
– Для меня это слишком сладкий сорт, равно как и „Последняя кровь“. Герард, вы знаете, откуда пошло название этих сортов?
– Нет, эр Рокэ.
Сын Арамоны улыбнулся и с любопытством посмотрел на Ворона, и Дикон в очередной раз мысленно выругался. Задай Алва этот вопрос ему, он наверняка увидел бы в нем попытку указать Повелителю Скал на его невежество, а Герард предвкушал новый и интересный рассказ Алвы, только и всего. Поэтому Ворон и спрашивал Герарда, а не его.
– „Последние слезы“, равно как и „Последнюю кровь“, делают из винограда, замороженного на лозе. Поймать нужный момент после заморозков, когда виноград уже замерз, но еще не испортился, довольно-таки сложно, но ценители считают, что усилия того стоят. Вино получается очень сладким и ароматным. И оно несколько крепче обычных сортов. „Последние Слезы“(*) – делаются только в Северной Придде, и урожаи этого вина достаточно редкие, поэтому сорт этот ценится особенно высоко. Впрочем, вино из живого, незаледеневшего винограда мне больше по вкусу.