Лучше известен путь клада из Кобадиана в Равалпинди, вернее, события, которые чуть было не прервали его путь. Эти события таковы. В мае 1880 г., во время второй англо-афганской войны, в лагере одного из английских резидентов в южном Афганистане, капитана Бэртона, стало известно о нападении на караван бухарских купцов, идущий из Кабула в Индию, афганцев из племени гильзаев. Путешественники были ограблены начисто. Благодаря вмешательству Бэртона значительная часть сокровищ была, однако, возвращена, и незадачливые бухарские купцы отправились в дальнейший путь, оставив английскому капитану золотой браслет прекрасной работы. Содержимое их вьюков, правда, уменьшилось (по мнению Бэртона, примерно на четверть, по словам же самих пострадавших— несколько больше), так как кое-что из добытого гильзаи все же прибрали к рукам. Но купцы были рады и тому, что удалось спасти, и, по-видимому, до индийской границы с их сокровищем не случилось ничего особенного, хотя вполне вероятно дальнейшее уменьшение его веса: бакшиш — великое зло, а на пути каравана было столько застав! Наконец, в Равалпинди бухарские купцы вручили свой груз какому-то индийцу-меняле. Затем кобадианские вещи прошли, видимо, через руки не одного ювелира и торговца древностями, прежде чем попасть к А. Кэннингхему и О. У. Фрэнку. Дальнейшая судьба клада, вернее, того, что от него осталось, нам уже известна.
Встает, конечно, вопрос, почему все-таки замечательный клад, богатейшая находка на землях Бухарского эмирата (Кобадианское бекство входило в его состав) уплыл за тридевять морей, вместо того чтобы украшать один из музеев нашей страны. Объясняется это тем, что Бухарский эмират, вассал Российской империи, был отсталым феодальным государством с низким уровнем культуры, с почти поголовно неграмотным населением. Музеев, не говоря уже о научно-исследовательских институтах, в эмирате не было, да и вообще историей своей страны в бухарских владениях тогда почти никто не интересовался. В этих условиях большой спрос на памятники старины среди английских офицеров и чиновников в северо-западной Индии породил постоянный приток туда среднеазиатских древностей. Такое положение сохранялось еще и в 1898 г. А. А. Семенов (позднее известный советский востоковед, действительный член Академии наук Таджикской ССР) при встрече в Кабуле с пешаварскими купцами услышал от них такой рассказ об их занятиях в Средней Азии: «…собираем здесь старинные вещи… а в Индии у нас их покупают англичане, так что иной раз и хорошие деньги зарабатываем… У «инглизов» много денег, — твердили они (А. А. Семенову) и не без иронии добавляли: чем мы виноваты, если русские господа так бедны, что не могут заплатить, сколько мы просим?»
Так и ушел за границу Аму-дарьинский клад, состоящий из замечательных по исполнению и по историческому значению предметов. Причем даже О. Дальтон рассматривал этот клад не как памятник, освещающий культуру и искусство древних народов Средней Азии, а как неизвестно кем привезенное сюда собрание произведений древнеперсидских и древнегреческих мастеров. Что же касается положения среднеазиатских областей в составе Ахеменидской державы, то оно просто выпадало из поля зрения исследователей. Правда, общие представления о племенах и народах Средней Азии того периода были уже достаточно определенными. Так, было известно, что все основные племена и народы Средней Азии VI–IV вв. до н. э. по их хозяйственной деятельности и культуре делились на две группы: оседлых земледельцев и кочевников-скотоводов. О скотоводческих племенах речь у нас будет идти ниже, в третьей главе. К оседлым же земледельцам Средней Азии тогда относились бактрийцы, жители Бактрии — обширной области, охватывавшей юг современных Узбекской и Таджикской ССР и север Афганистана; согдийцы, заселявшие Согд — центральную часть среднеазиатского междуречья с долинами Зеравша-на и Кашка-Дарьи; хорезмийцы, жившие в Хорезме, в низовьях Аму-Дарьи; парфяне — в Парфпи, в предгорьях Копет-Дага. Земледельцами были жители древней Маргианы, долины р. Мургаб, куда в период грозных событий упадка культур Анау переселились потомки древнейших земледельцев Средней Азии. Оседлоземледельческими были также и древние поселения Ферганской долины, нынешней жемчужины Средней Азии.
Каковы, однако, были культура, искусство и быт этих народов, большей частью подчиненных ахеменидским «царям царей», оставалось неясным. Историки древнего Востока, как правило, ограничивались лишь лаконичным указанием на то, что эти народы вошли в состав Ахеменидской державы в результате завоевательных походов ее знаменитого основателя, царя Кира. И лишь гибель этого прославленного полководца и государственного деятеля в войне со среднеазиатскими кочевниками-массагетами описывалась более тщательно и подробно.
Но вот в изучении Средней Азии VI–IV вв. до н. э. наступила новая эпоха, эпоха углубленных исследований тех сведений, которые содержат письменные источники, эпоха широких археологических работ в поисках новых материалов. И оказалось, что, как пи скудны сведения этих источников, — рассмотренные под соответствующим углом зрения они позволяют все же выявить общие контуры политических событий в среднеазиатских областях той эпохи, составить представление и о некоторых других важных историко-культурных проблемах. Многое выяснилось и в результате анализа новых находок в Иране, Афганистане и Ираке, равно как и тех уточнений и открытий, которые были сделаны за последние 20–30 лет в изучении ахеменидских надписей. И, наконец, немалую роль сыграли открытия советских археологов в самой Средней Азии.
Наиболее результативны пока исследования сотрудников Хорезмской экспедиции. Организатор и руководитель этой крупнейшей археологической экспедиции С. П. Толстов (ныне член-корреспондент Академии наук СССР) еще до Великой Отечественной войны, приступая к широким полевым исследованиям, собрал воедино и проанализировал все сведения письменных источников о Хорезме, области Аму-дарьинской дельты. И хотя эти сведения были весьма скудными, выяснилось, что Хорезм действительно входил в состав ахеменидского «царства стран». Стало также ясным и то, что ко времени походов Александра Македонского Хорезм освободился уже от власти Ахеменидов и представлял собой независимое государство.
Рис. 12. План городища Кюзели-гыр (1. Пески. 2. Такыры. 3. Расчищенные стены. 4. Шурфы. 5. Нерасчищенные стены. 6. Полосы поверхностной расчистки. I–VII — раскопы.)
По мере того как в Хорезме развертывались раскопочные работы, перед нами один за другим стали открываться и археологические памятники ахеменидского времени. Так, было исследовано сравнительно большое поселение — крепость ахеменидского времени, городище Кюзели-гыр (рис. 12) площадью примерно 20 га. располагавшееся на вершпне одной из возвышенностей Заунгузских Каракумов, в западном (левобережном) Хорезме (в 85 км к западу от г. Ташауз). Как показали раскопки, поселение было окружено крепостной стеной с овальными башнями; вдоль стены тянулся стрелковый коридор, а в ее кладке были прорезаны прямоугольные бойницы, расположенные в два яруса в шахматном порядке (рис. 13 а, б). В центре поселения находилось крупное здание, раскопанное частично в 1953–1954 гг. О. А. Вишневской. Это был, невидимому, дворец или цитадель с просторными парадными помещениями: одно из них, вскрытое при раскопках, занимало площадь в 285 кв. м. Севернее этой постройки были раскопаны основания трех башен (рис. 14), назначение которых точно определить не удалось (по мнению С. П. Толстова, это культовые сооружения, связанные с центральным зданием). Помимо центральной дворцовой постройки на территории городища под защитой его крепостных стен располагались также небольшие жилые и хозяйственные помещения. И крепостная стена, и башни, и все другие постройки Кюзели-гыра были сооружены из сбитой глины — пахсы и крупного сырцового кирпича.