Некоторые исследователи на основании стилистического анализа относили айртамский фриз к I или даже II в. до н. э. Если бы эту датировку можно было обосновать, то айртамский фриз стал бы ценным доводом в пользу «греко-буддийской» теории происхождения гандхарского искусства. Однако такая датировка айртамского фриза весьма сомнительна, и, по-видимому, более прав руководитель раскопок в Айртаме М. Е. Массон, который относит его к I в. н. э. К сожалению, и эта датировка недостаточно обоснована, что объясняется целым рядом обстоятельств, и, в частности, тем, что знаменитый фриз был открыт на самой заре археологического изучения Средней Азии советскими исследователями. Толчком к его открытию послужил случай.
Рис. 60. Первый «камень» Айртамского фриза
В октябре 1932 г. пограничники с катера «Октябренок», патрулировавшего афганскую границу, заметили в воде на дне Аму-Дарьи, возле урочища Айртам, какой-то странный камень. Не без труда «камень» был вынут на берег, а фотографию его (рис. 60) послали в Ташкент, и вскоре в Айртаме начала раскопки экспедиция во главе с М. Е. Массоном. В результате этих раскопок были открыты остатки небольшого здания, а в нем обнаружены остальные семь кусков айртамского фриза. Предполагалось, что работы в Айртаме будут продолжаться еще не один год. Однако после небольших раскопок, продолженных лишь в 1936 г., работать здесь археологам больше не удалось. К тому же дневники, чертежи и другие материалы по раскопкам Айртама погибли в годы войны.
В итоге айртамский фриз, лучший пока образец кушанского искусства в СССР (ныне он хранится в Эрмитаже), хотя и побудил наших ученых заняться изучением гандхарского искусства, не смог стать достаточно веским аргументом для решения вопроса о его происхождении.
Но как бы то ни было, находки в Топрак-кале и Айртаме включены уже в научный арсенал исследователей гандхарского искусства, а заключения советских ученых об этих находках широко используются в дискуссиях наших зарубежных коллег.
Внимание всех исследователей искусства Востока привлекают теперь и замечательные памятники Нисы, рассмотренные нами в предыдущей главе. Особо пристальное внимание исследователей гандхарского искусства привлекли глиняные статуи Нисы, те самые крупные статуи людей и божеств, которые украшали залы нисийских построек. Эти статуи, вылепленные из сырой глины и стилистически удовлетворяющие всем правилам эллинистической скульптуры, были несомненно изготовлены на месте, в древней Парфиене, на искони среднеазиатской земле, неподалеку от границ Бактрии. Находки этих статуй показали, что в западные районы Средней Азии не только попадали произведения античного искусства, изготовленные (как, например, мраморные фигуры) в средиземноморских областях, но здесь изготовлялись местные «эллинистические» статуи. Находки нисийской глиняной скульптуры позволили предполагать, что подобных же открытий можно ожидать и к востоку от Парфии, на территории Бактрии, где позднее сложилось Кушанское государство.
Слово теперь было за учеными, изучающими Бактрию. Работы в Бактрии разворачиваются все шире и шире, и похоже, что слово, которого ждут исследователи гандхарского искусства, вот-вот готово уже прозвучать. Во всяком случае из сообщений Г. А. Путаченковой известно, что возглавляемая ею экспедиция ташкентского Института искусствознания раскапывает в селении Халчаян (на юге Узбекистана) небольшой дворец (или храм), украшенный глиняными статуями, среди которых встречены и изображения местных царей (рис. 61), и фигуры божеств, и людей античного облика. Эти статуи, по мнению Г. А. Пугаченковой, относятся к концу I в. до н. э., ко времени, предшествующему деятельности Кудзулы Кадфиза. Остается лишь набраться терпения и ждать завершения раскопок в Халчаяне, а может быть, и других таких же открытий.
Рис. 61. Голова глиняной статуи из Халчаяна
Но уже сейчас мы вправе утверждать, что главный вопрос, связанный с гандхарским искусством, решен. Это искусство создали не греки и не римляне, а народы Кушанского царства, освоившие и использовавшие в своем художественном творчестве наряду с местными, индийскими и среднеазиатскими также и иноземные — античные (греко-римские) традиции живописи и скульптуры. Спор ныне может идти лишь о том, чьи традиции были освоены в первую очередь: эллинистические (в первоначальном ядре Кушанского царства — Бактрии) или римские (в последующем центре этого царства — Северной Индии). Для времени же расцвета гандхарского искусства можно, очевидно, говорить о знакомстве его творцов как с первыми, так и со вторыми.
В чем правы буддийские предания
Всякий раз, когда заходит речь о культурном значении Кушанского царства, наряду с вопросом о создании гандхарского искусства обязательно ставится вопрос и о развитии буддизма. Начало распространения этой религии за пределы ее родины — Индии буддийские предания связывают с Куша неким царством. Согласно этим преданиям буддийская религия пользовалась поддержкой и покровительством кушанских властей и в особенности знаменитого Канишки, (который якобы превратил буддизм в официальную религию своей державы и даже был инициатором созыва буддийского собора, заложившего основы учения «Большой Колесницы» (Махаяна), т. е. того самого буддийского учения, которое было позднее распространено в Средней и Центральной Азии и на Дальнем Востоке, С именем Канишки связывают и крупные буддийские постройки, возведенные в районе Пешавара.
Буддийские предания говорят и о крупной роли кушанских буддистов в распространении этого религиозного учения. Они же донесли до нас имена двух монахов, выходцев из кушанской Бактрии, трудившихся над переводом и толкованием буддийских текстов. Это Гхосака, монах из столицы Бактрии — Балха, и Дхармамитра, уроженец города Тармита (Термез) на северном берегу великой реки Паксу (Вахш — Аму-Дарья).
Но беда в том, что сведения буддийских (как и иных) преданий во многом вызывают сомнения, а приводимые ими легендарные подробности еще более затемняют истину. Вызывали серьезные сомнения и сообщения буддийских легенд о распространении буддизма. И действительно, как можно было, казалось, верить этим легендам, если на оборотной стороне монет Канишки, якобы покровительствовавшего буддизму, и его сына и преемника Хувишки мы встречаем изображения примерно тридцати всевозможных божеств (рис. 62). Среди них много ираносреднеазиатских вроде бога солнечных лучей Митры, божества луны Мах, богини плодородия Наны, бога аму-дарьинских вод Вахша; и греко-римских, таких, как Гелиос, Селепа, Сарапис и, по-видимому, обожествленный Рим — Рома; есть и индийские — Шива и Вишну. И лишь на нескольких из этих монет помещено изображение Будды. Все это как-то плохо вязалось с утверждениями буддийских легенд. Во всяком случае было ясно, что их нужно подтвердить какими-нибудь новыми материалами. Такие материалы могла бы дать археология Бактрии. Но буддийские археологические памятники этой области как раз до последнего времени оставались почти не изученными.
Рис. 62. Оборотные стороны кушанских монет с изображением божеств
В южной, левобережной Бактрии (в современном Афганистане) был исследован лишь один буддийский монастырь в Кундузе, причем французские археологи, исследовавшие в 1936 г. его остатки, опубликовали о нем лишь краткий отчет, не решив даже вопроса о его датировке. В северной, правобережной Бактрии буддийским святилищем была, возможно, постройка, в руинах которой экспедиция М. Е. Массона нашла знаменитый айртамский фриз. Но и она, как мы уже видели, не была изучена достаточно полно и назначение ее также остается еще неопределенным.