Надпись, засыпанная более года назад, была расчищена вновь, и вот тогда-то рядом с нею по мере раскопок пещерного коридора стали открываться всё новые и новые надписи. По-видимому, вскоре после того, как монастырь пришел в запустение, около середины IV в. н. э., буддийские паломники, а то и просто любопытные путники, осматривая покинутые сооружения, превратили входные части этого пещерного комплекса в своеобразную «книгу посетителей», выцарапывая на стенах всевозможные надписи. Все эти надписи, вернее все то, что от них осталось, были тщательно зарисованы под непосредственным контролем В. А. Лившица, а около десятка наиболее сохранившихся надписей было снято со стены и доставлено в реставрационную мастерскую П. И. Кострова в Эрмитаж.
Сразу же было ясно, что прочесть эти надписи будет не легко: в отличие от сурхкоталской некоторые из них сохранились не полностью, написаны они не прописными, а курсивными («письменными», соединявшимися между собой) буквами, да к тому же обычно их пересекают многочисленные выбоины и трещины. Но как бы то ни было, в научный обиход поступил теперь новый материал, который безусловно позволит сделать новый шаг в изучении некогда забытой письменности и загадочного языка Кушанской державы. Если же говорить о наших, советских ученых, то надписи из Кара-тепе — это первые (если не считать мелких находок) памятники кушанской письменности, которые стали их достоянием и сразу же сделали их обладателями ранее невиданного научного богатства. И, приступив к использованию этого богатства, пытаясь по-настоящему овладеть им, советские ученые-иранисты сразу же активно включились в изучение памятников «кушанского письма» вообще. Да это и понятно, так как для того, чтобы прочесть надписи из Кара-тепе (как и любые новые надписи на малоизвестном языке), нужно было тщательно изучить не только все слова, содержащиеся в открытых ранее текстах, но и те грамматические особенности исследуемого языка, которые можно было выявить по прежним находкам. Более того, необходимо было понять палеографию, т. е. характер написания отдельных знаков, букв и их сочетаний. Приступив к анализу кушанских надписей, В. А. Лившиц вчитался в знаменитый сурхкоталский текст, устранил почти все неясности, которые оставались в переводах этого текста, предложенных А. Мариком, В. Хеннингом, Э. Бенвенистом и другими исследователями, и дал его первый связный перевод на русский язык.
Это уточнение перевода надписи из Сурх Котала — ценный вклад в кушановедение, сделанный благодаря кара-тепинским находкам. А что же дают сами надписи Кара-тепе? На этот вопрос точного ответа пока пет, так как работа по их дешифровке еще только началась. Однако кое-что сделано уже и в этом отношении. Так, В. А. Лившпц дал (пока, правда, предположительное) чтение и наиболее ранней из надписей Кара-тепе, выполненной тушью на ту лове глиняного сосуда, и отдельных фраз из двух текстов, выцарапанных на стенах пещерного коридора, Надпись на черепке довольно обыденна, хотя она и носила, очевидно, характер заклинания: «Этот [сосуд] пусть невредимым буд[ет]». Куда более многозначительно звучат Фразы, разобранные в настенных текстах. В одной из них В. А. Лившиц читает «блистательный бог Митра», в другой — «к верховным правителям парода». Но обший характер текстов, из которых оказались вырваны эти фразы, пока не ясен в отличие от еще одной надписи, процарапанной на стене входной ниши второго кара-тепинского пещерного комплекса.
Разбор этой надписи был начат еще во время раскопок, когда, сидя рядом с художницей, копировавшей надпись, я вдруг ясно и четко увидел имя «Хормузд», хорошо известное по надписям на монетах и резных каменных печатях. Но что значило оно здесь, — имя ли верховного божества среднеазиатского и иранского пантеона (Ахурамазда, упоминание которого мы уже встречали в надписях ахеменидских царей), или происходящее от имени божества (так называемое теофорное) имя какого-нибудь человека? Это сначала не было ясно. Выяснилось это лишь тогда, когда гостивший в Ленинграде известный венгерский иранист, проф. Я. Харматта, рассматривая копию надписи, строчкой ниже прочитал еще одно личное имя. Этим именем было «Бурзмихр», в состав которого также входит имя божества — Михра (Митры), но которое безусловно являлось именем простого смертного; его, в частности, носит один из «наместников» кушанского царя Хувишки в тексте из Сурх Котала. Следующим и, пожалуй, вешающим шагом в выяснении общего характера этой кара-тепинской надписи было чтение В. А. Лившицем часто встречающегося в ней странного сочетания знаков, напоминающего трижды повторенную русскую букву «о». В. А. Лившиц прочитал это сочетание знаков как соединительный союз «и»; в «кушанском письме» он обозначался как «одо», где греческая буква «д» (дельта) изображалась почти неотличимо от «о». В итоге мы теперь можем сказать, что перед нами какой-то список людей, скорее всего перечень посетителей кара-тепинского монастыря. Что же касается прочитанных в этой надписи имен, го это первые ставшие известными современной науке имена живых людей первых веков нашей эры, запечатленные на памятниках северной (правобережной) Бактрии.
Глава VI
В низовьях могучего Окса
…в окруженном пустынями Хорезме, как в окруженной морями Англии, вся жизнь носила своеобразный уклад и даже заимствованные извне черты обнаруживали особую живучесть.
Одной из наиболее ярких страниц в увлекательной летописи археологического изучения Средней Азии безусловно является исследование Хорезма. Ныне земли этой древней культурной области входят в состав Кара-Калпакской АССР, Хорезмской области Узбекистана и северной Туркмении. Но в древности, да и в эпоху средневековья, все они — и те, на которых жизнь не прерывалась, и те, которые вновь осваиваются лишь в последние десятилетия, и наконец, те, которые все еще мертвы и пустынны, — все эти «земли древнего орошения» составляли территорию далекой северо-западной окраины земледельческой Средней Азии, область древнего Хорезма, лежащую в низовьях великой среднеазиатской реки, известной ныне под названием Аму-Дарьи, в средние века — как Джейхун, в древности — как Окс или Вахш.
На заре цивилизации, в то время когда на юге Туркмении делала свои первые шаги культура ранних земледельцев, здесь, в низовьях могучего Окса, обитали еще племена первобытных собирателей, охотников и рыболовов. Однако вскоре, не без воздействия южных соседей, контакты с которыми поддерживались тогда и через степи, и по древнему руслу Аму-Дарьи Узбою (по этому руслу воды Аму текли ранее в Каспийское море), здесь также начали развиваться земледелие и скотоводство, и древний Хорезм (или Хорасмия, как называли его древние греки) пошел по тому же пути исторического развития, что и остальные оседлоземледельческие области Средней Азии.
Чрезвычайная скудость сведений, сообщаемых о древнем Хорезме письменными источниками, не позволяет пока обрисовать его древнейшую политическую историю. Но уже сейчас можно говорить, что Хорезм входил одно время в состав и ахеменидского «царства стран», и могущественного Кушанского царства. Можно также утверждать, что, будучи тесно связан с обитавшими в низовьях Сыр-Дарьи и других близлежащих районах скотоводческими «скифскими» племенами и находясь в стороне от земледельческих областей южной Туркмении и центра среднеазиатского междуречья, Хорезм умело использовал малейшее ослабление крупных держав древности, чтобы выйти из подчинения их государям. Так было в конце V — начале IV в. до н. э, когда Хорезм отпал от Ахеменидского царства. Так было и в III в. н. э., когда он выделился из состава Кушанского государства. Более известна история средневекового Хорезма, бывшего в IX–XII вв. важным центром экономических связей между странами арабского халифата и народами Восточной Европы и Западной Сибири, а позднее, в канун разрушительного монгольского нашествия, — ядром недолговечного, но могущественного государства Хорезмшахов, владевшего значительной частью Средней Азии, Ирана и даже Закавказья.