Ранней весной 1945 г. в Москве собралось Всесоюзное археологическое совещание. На нем и было решено создать крупную экспедицию для всестороннего изучения территории Таджикистана, который к тому времени еще оставался «белым пятном» на археологической карте нашей страны. Руководить этой экспедицией было поручено А. Ю. Якубовскому.
Год спустя, разбившись на три отряда, сотрудники экспедиции приступили к разведочным работам. Летом 1946 г. Верхнезеравшанский отряд, возглавляемый начальником экспедиции, впервые появился на тихих тенистых улицах Пенджикента. В этом отряде довелось работать и автору настоящих строк.
Дорога, ведущая на юг, в селение Кош-тепе, привела отряд к источнику Кайнарсу, вытекавшему из-под горы, на вершине которой виднелся оплывший холм древней цитадели, а еще выше тянулась небольшая горная гряда. С трудом поднявшись на эту гряду, мы огляделись вокруг. На севере, за широким каналом Токсан-кариз, проходящим по самому краю первой зеравшанской террасы, расстилался сплошной зеленый массив садов, огородов и окрестных полей. Среди этого зеленого моря терялись не только отдельные пригородные дома-усадьбы, но и большинство построек современного города. Еще дальше к северу светлой, сверкающей на солнце, полосой извивался Зеравшан, а за ним грозной стеной вставали разноцветные голые скалистые громады Туркестанского хребта. Налево вдаль уходила выжженная желтая степь второй зеравшанской террасы, по которой на запад, в Самарканд, тянулась за горизонт лента автодороги. Направо же гряда за грядой вырастали горы Зеравшанского хребта, увенчанные покрытыми вечными снегами синими остроконечными пиками. И на фоне гор к востоку от цитадели, за извилистым оврагом, по которому проходит дорога на Кош-тепе, окруженное четким валом древних крепостных стен лежало пенджикентское городище. Отсюда, с высоты горного кряжа, была видна линия стен, ворота, выносные башни, какие-то высокие холмы, занимавшие всю территорию древнего города. К востоку от городских стен находились отдельные бугры — остатки загородных домов и усадеб, а южнее этого пригорода — несколько десятков мелких холмиков: пенджикентский некрополь (рис. 89).
Рис. 89. План городища древнего Пенджикента
Долго бродили мы в тот раз по выжженной солнцем земле древнего Пенджикента, собирая подъемный материал и радостно вскрикивая, когда вдруг (а случалось это, к сожалению, крайне редко) кто-нибудь из нас помимо черепков битой посуды приносил А. Ю. Якубовскому что-нибудь менее обычное: позеленевшую медную монету или же небольшую глиняную фигурку. II как сейчас помню ту зависть, которую вызвала у пас, студентов (да, думаю, что и пе у одних пас), находка архитектора В. Л. Ворониной, ныне доктора исторических наук, — часть глиняного сосуда с оттиснутым еще до обжига изображением изящной женской головки. И, чем дольше бродили мы по пенджикентскому городищу и чем больше становились наши сборы, тем увереннее А. Ю. Якубовский твердил нам, что здесь надо копать «широкими площадями», копать много лет. Относительная однотипность больших всхолмлений и почти полное отсутствие в собранном нами подъемном материале поливной (глазурованной) керамики, получившей! широкое распространение в Средней Азии в IX–X вв., убеждали А. Ю. Якубовского, что древний Пенджикент погиб в VIII в., в грозные годы арабского завоевания, жизнь в нем прекратилась быстро, а дома, разрушаясь и оплывая, постепенно превратились в схожие между собой крупные землистые холмы.
Вопрос о раскопках древнего Пенджикента был решен, и в следующий полевой сезон, в 1947 г., работа закипела: раскопки забытого согдийского города начались. С тех пор каждый год встают из земли всё новые древние постройки — храмы, монументальные жилые дома городской знати и жилища бедноты, зачищаются улицы и переулки. И каждый полевой сезон приводит к открытию новых стенных росписей, скульптур, бытовых предметов. В 1953 г. умер А. Ю. Якубовский. Год спустя не стало его заместителя и преемника на посту начальника экспедиции М. М. Дьяконова. Но по-прежнему широким фронтом ведутся раскопки в Пенджикенте: дело, начатое А. Ю. Якубовским, продолжают его ученики во главе с А. М. Беленицким; все шире открываются перед ними картины жизни древнего Согда и все глубже познают они его быт, искусство, идеологию и культуру.
Многочисленные группы экскурсантов посещают теперь городище древнего Пенджикента. Сюда приходят учащиеся пенджикентских школ и студенты педагогического техникума; колхозники, приезжающие в Пенджикент по своим делам из горных селений Кухистана; геологи и ботаники, сотрудники научных экспедиций в Зеравшанскую долину; туристы со всех концов Советского Союза, заворачивающие сюда после посещения Самарканда.
Как мы видели, уже подъемный материал позволил А. Ю. Якубовскому отнести гибель древнего Пенджикента к VIII в. Начавшиеся здесь раскопки не только подтвердили такую датировку гибели города, но и показали, что его основной слой, отражающий расцвет древнего Пенджикента, относится к VII–VIII вв. Таким образом, и расцвет, и гибель древнего Пенджикента приходятся на бурный период арабских завоеваний, история которого отражена и арабскими авторами, и китайскими источниками, и древнетюркскими (так называемыми руническими) надгробными надписями. Ныне, как мы уже знаем, новые сведения о политических событиях того времени дают также письма, найденные на горе Мут.
В свете всех этих данных центральная область среднеазиатского междуречья Согд предстает перед нами в VII–VIII вв. как сложный конгломерат отдельных владений, крупнейшее из которых — Самарканд признается, во всяком случае на словах, ведущим политическим центром: его правитель, своеобразный «великий князь» Согда, носит тот самый титул «согдийского царя, самаркандского государя», на который одно время претендовал Диваштич. Фактическое же владение этого удельного князя — Пенджикент (вернее, Панч) — было всего лишь рядовым и отнюдь не первостепенным согдийским княжеством. Во всяком случае ни китайские, ни древнетюркские источники о нем не сообщают абсолютно ничего, а арабские тексты, довольно красочно повествующие не только о многих перипетиях борьбы за Бухару и Самарканд, Фергану, Чач и Хорезм, но и о ходе военных кампаний в целом ряде мелких среднеазиатских княжеств, содержат лишь одно-единственное упоминание Пенджикента — эпизод борьбы с Диваштичем. Поэтому крупная роль пенджикентского князя в политических событиях первой четверти VIII в. пока остается неожиданной и плохо объяснимой. Более того, туманной остается пока и вся политическая история Пенджикентского княжества.
Раскопки на цитадели древнего Пенджикента, произведенные в 1947 г. А. И. Тереножкиным, и многолетние работы в западной части пенджикентского городища Б. И. Маршака показали, что укрепленное поселение согдийцев возникло здесь примерно в конце V — начале VI в. Материалы раскопок и косвенные данные письменных источников позволяют также полагать, что в 20-х годах VII в. это поселение стало центром отдельного согдийского владения, история которого, таким образом, ко времени гибели Диваштича насчитывала уже целое столетие. Но о том, какими событиями было насыщено это столетие в жизни забытого согдийского владения, пока судить чрезвычайно трудно, тем более что два вида источников, которые могли бы в какой-то степени пролить свет на его историю, все еще слабо подкрепляют друг друга. Источники, о которых идет речь, — это сообщения Мадаини и мугских документов, с одной стороны, и данные бронзовых монет, выпускавшихся правителями Пенджикентского владения — с другой.
Сведения Мадаини мы уже приводили. Из согдийских же документов с горы Муг можно заключить, что до Диваштича, управлявшего Пенджикентом в течение по крайней мере 14 лет (один из документов мугского собрания датирован 14-м годом его правления), здесь царствовал не менее полутора десятков лет некий Чыкин Чур Бильга, судя по имени тюрок (15-м годом его правления датирован «Договор о продаже земельного участка»). Зная, что правление Диваштича закончилось в 722–723 гг., мы должны относить его воцарение в Пенджикенте к 708–709 гг., а начало правления Чыкин Чур Бильги датировать 694–695 гг. Таковы те сведения, которые пока дают нам по политической истории Пенджикентского владения письменные источники.