Раскопки, начатые здесь в 1947 г. А. И. Тереножкиным и давшие возможность судить об общем характере постройки, временно были прекращены (они возобновятся, вероятно, в ближайшие годы). За цитаделью лежит овраг, отделяющий ее от собственно городской территории. Склоны оврага и близлежащие холмы выжжены солнцем и неприветливы. Так же безрадостны были они, видимо, и во времена Диваштича. Но слева от дороги, по верху оврага высились тогда мощные городские стены, ныне превратившиеся в валы, а за ними тянулись к небу большие, часто многоэтажные, здания.
В полукилометре от источника Кайнар-су расположены главные городские ворота в южной крепостной стене. Перед ними — древний ров и предвратный лабиринт, а по ту сторону ворот — территория собственно города, «шахристана», как называют такую центральную часть среднеазиатского города вслед за письменными источниками современные исследователи. Сейчас здесь вздымаются большие и высокие холмы. На некоторых из них ведутся раскопки, и видны многочисленные вскрытые помещения и отвалы выброшенной земли. Другие все еще хранят в своих глубинах остатки былых домов. Между холмами, сначала на восток, а затем на север тянется ложбина — древняя городская улица, идущая от главных ворот к центральной площади Пенджикента. Возле этой площади, расположенной в северо-восточной четверти городища, группировались наиболее богатые постройки: храмы, кварталы жилищ знати, а возможно, и административные здания. Здесь же, вплотную к этим монументальным сооружениям, примостились жалкие постройки городских низов: мастерские, лавки и небольшие бедные жилища.
Здесь, вокруг центральной городской площади, ведутся наиболее интенсивные раскопки, и в рабочее время она напоминает картину большой стройки; бульдозер, передвигающий отвалы — горы выброшенной из раскопов земли; ленточные транспортеры, отбрасывающие землю из раскапываемых помещений; самосвалы, снующие по городищу; многочисленные сотрудники и рабочие с лопатами и кетменями, теодолитом и рулетками, чертежными досками и дневниками, ножами, кисточками. Сейчас фронт работ передвинулся уже к югу и юго-востоку от площади. Сначала же раскопки велись к западу от нее, там, где в 1947 г. А. М. Беленицкий начал исследовать большой подковообразный холм, оказавшийся центральной частью храмового комплекса. К северу от него высился еще один, похожий на подкову, холм, который, как выяснилось при раскопках, также некогда был храмом.
Оба храма были сходны по планировке и общему виду. Остатки же их, к счастью для археологов, чудесно дополнили друг друга. Один из храмов погиб в огне большого пожара, уничтожившего большинство стенных росписей, по сохранившего до наших дней часть деревянных архитектурных деталей: обгорелые и обуглившиеся, они благополучно пролежали двенадцать веков под рухнувшими на них остатками глиняной кровли и верхушками сырцовых стен. Второй же храм был заброшен, и его деревянные архитектурные детали превратились в прах, но зато ни ветры, ни дожди не смогли сделать здесь того, что в первом храме сделал пожар: не смогли уничтожить стенных росписей. Так, благодаря удачному для археологов стечению обстоятельств здесь были получены данные, достаточные для убедительной реконструкции согдийских храмовых построек (рис. 91).
Рис. 91. Второй пенджикентский храм (реконструкция)
Оба пенджикентских храма выходили на центральную площадь древнего города, на восток, навстречу первым лучам восходящего солнца, обожествленного в образе грозного и милостивого, могучего и праведного Митры, старого языческого божества, известного еще в «Авесте» и почитаемого как в Кушанском и Парфянском царствах, так и в пределах Римской империи: римские легионеры, переняв этот культ у парфян, донесли его до далеких Британских островов. Каждый храм имел три входа, ведущих с площади в большой храмовый двор. Каждый вход был оформлен открытым колонным портиком-айваном.
Средний айван, в котором находился, очевидно, основной вход в храмовый комплекс, в северном пенджикентском храме оказался украшенным глиняными рельефами, притом столь неожиданными, что их открытие сначала всерьез озадачило исследователей. Рельефы тянулись вдоль всего айвана, переходя с одной стены на другую и разрываясь лишь в центре дверным проемом. Снизу рельефы доходили до поверхности суфы, окаймляющей все помещение! и подымались до самой верхушки сохранившихся остатков стен. Лучше дошла до нас левая, южная половина рельефов. Здесь, начиная от края южной стены почти до самого входа, располагалась единая композиция: водный простор со спиральными завитками волн, ограниченный слева и справа бугристыми берегами (в древности передача воды была подчеркнута раскраской в синий цвет; однако сейчас от этой краски сохранились лишь слабые следы). В воде плавают всевозможные существа. Здесь и человеческие фигуры, и различные рыбы, и дельфины, и морское божество с трезубцем в руке, как бы встающее из вод. Особенно же выразительны страшный дракон с разинутой пастью, высунувший голову из подводного грота (у левого края рельефа), и могучий тритон, фантастическое существо с телом человека и плавниками вместо ног (правее головы дракона) (рис. 92).
Рис. 92. Тритон и голова дракона. Часть глиняного рельефа из пенджикентского храма
Рис. 93. Фигура с подставкой. Часть глиняного рельефа из пенджикентского храма
Правее описанной сцены, неподалеку от входа в храмовый комплекс, из суфы по пояс выступала фигура человека, поддерживавшего какую-то громоздкую подставку (рис. 93). Остатки второй подобной фигуры были найдены и по другую сторону от двери. По-видимому, оба эти изображения служили украшением входа: на подставках скорее всего размещались фигурки, держащие в протянутых навстречу друг другу руках венок или ветви, которые венчали наличник двери (сходные композиции оформления входа известны во многих памятниках эллинистического Востока).
В целом рельефы входного айвана пенджикентского храма с первого взгляда действительно производят впечатление чего-то совершенно чуждого и непонятного для раннесредневековой Средней Азии. Ведь дельфины водятся лишь в морях, удаленных от Пенджикента и Согда на тысячи километров, а образы морских божеств и тритона ведут нас в античную мифологию. Да и в изображении фигуры с подставкой, в передаче руки, ключиц, складок одежды четко проступают античные художественные приемы. В чем же здесь дело?
Разгадка, однако, вскоре была найдена. Как это выяснил А. М. Беленицкий, рельефы такого же характера встречались и в Индии. Так, там известен, например, каменный рельеф IV–V вв., по сюжету, композиции и стилю сходный с пенджикентским. Эти индийские находки, а также уже знакомые нам открытые в Хорезме глиняные статуи как бы протягивают непрерывную нить от кушанского искусства Индии и Средней Азии I–III вв. к пенджикентскому глиняному фризу VI–VIII вв., который в свою очередь свидетельствует, что в Согде еще в период раннего средневековья были живы кушанские культурные традиции и художественные образы, восходящие к непревзойденным образцам античного искусства. Индийские находки позволили объяснить и назначение пенджикентских изображений. Дело в том, что упоминаемый выше каменный рельеф, как это видно из надписей, был посвящен божествам вод индийских рек Ганга и Джамны. По аналогии с ним можно предполагать, что скульптурные глиняные изображения на стенах входного айвана пенджикентского храма были посвящены божеству вод «многочтимой реки Согда» (т. е. Зеравшана), протекающей возле Пенджикента, Самарканда и Бухары и по сей день орошающей оазисы центральной части среднеазиатского междуречья.
За айваном с раскрашенными глиняными рельефами находилась входная дверь, ведущая внутрь храмового комплекса, в большой двор, огражденный каре стен и различных помещений. Вдоль внутренних стен двора тянулись высокие суфы. защищенные от палящего солнца всевозможными навесами и тентами- Здесь, по-видимому, был своеобразный форум древнего Пенджикента: место, где можно было посидеть, услышать последние распоряжения властей, обсудить новости. В центре двора располагался хауз — водоем, обсаженный деревьями, в зеркальной водной глади которого отражались стройные колонны и расписные стены основной храмовой постройки. Сама эта постройка была поднята на высокую платформу, с широким айваном, в глубине которого был виден открытый на восток четырехколонный зал (этот зал пе имел восточной стены и как бы сливался с айваном здания). В задней стене зала помещалась дверь, ведущая в «святая святых» — замкнутую комнату святилища, где стояла, очевидно, статуя божества. По сторонам же от этой двери, как будто охраняя ее, в глубоких стенных нишах стояли какие-то глиняные изваяния; до нас они, к сожалению, не дошли, и мы можем судить о них лишь по отдельным мелким находкам. Капители колонн (а возможно, и стволы их), балки и подбалки деревянной кровли были покрыты тонкой резьбой и раскрашены яркими красками. И в тон деревянным архитектурным деталям сквозь пролеты колонн четко виднелись покрывавшие все плоскости стен, и айвана, и зала красочные стенные росписи. Большая их часть безвозвратно погибла, но и то, что дошло до нас, свидетельствует о необычном обилии и разнообразии росписи. И не зря, конечно, М. М. Дьяконов назвал как-то древний Пенджикент «морем согдийской живописи».