– А разве есть выбор? – Губы Лилечки дрогнули, а в глазах блеснула предательская влага.
– Выбор есть почти всегда… Оставайся на этом месте и жди нашего возвращения. Или добирайся до Отчины самостоятельно, – голос Артема внезапно приобрел необычную для него резкость.
– Нет-нет! – Лилечка испугалась уже по-настоящему. – Я с вами!
Пока Смыков – по его собственному заявлению, лучший пловец ватаги, не тушевавшийся ни перед крутыми волнами Карибского моря, ни перед мутными, кишащими крокодилами водами Лимпопо, – классическим брассом пересекал реку (имея на голове сверток одежды, в середину которого было запрятано личное оружие), Цыпф, Лилечка и Толгай лошадиными дозами поглощали бдолах. Свою долю попытался урвать и Зяблик, уже раздевшийся до кальсон (во время подводной переправы ему поручалось патрулирование по стрежню реки), но получил от Верки по рукам.
– Не трогай! – прикрикнула она. – Мало ли что тебе в воде захочется! Еще акулой себя возомнишь. Придется вырезать плавники и жабры.
Выждав для верности несколько минут (бдолах был сырой, неочищенный и мог действовать с замедлением); Приступили к форсированию райской реки. Первым пустили Толгая – как личность с наиболее устойчивой психикой. Глядя, как он, держа перед собой вместо балласта увесистый камень, осторожно входит в воду, Верка процитировала по памяти неизвестно из какой книжки:
– Сначала всегда кормили дедушку. Если по прошествии часа он не проявлял признаков отравления, за трапезу принималась вся семья.
Толгай, видевший смерть чаще, чем иные – срамное место своей жены, на этот раз заметно трусил. Причина его водобоязни, возможно, проистекала из того же источника, что и страх средневековых европейцев перед явлением кометы – в этих столь разных природных стихиях недалеким людям чудилась злая воля высших сил.
– Вдохни поглубже! – посоветовал Артем, когда над водой осталась торчать только голова Толгая.
Однако тот так оробел, что перестал ясно понимать русскую речь и вместо глубокого вдоха сделал глубокий выдох. Так он и ушел на глубину, даже пузырей не пустив, а для наблюдателей, оставшихся на берегу, сразу как бы укоротившись вдвое.
Цыпф, с трепетом следивший за тем, что в самое ближайшее время предстояло проделать и ему самому, по привычке отсчитывал время по ударам собственного пульса. Он прекрасно понимал, что идти под водой, борясь одновременно и с течением, и с удушьем, и с выталкивающей силой, совсем не то же самое, что праздно разгуливать по бережку, но тем не менее в душе клял Толгая за медлительность. Наконец тот достиг середины потока – об этом взмахом руки известил Зяблик, плывший параллельным курсом. После этого темп подводного марша еще более замедлился, – и две или три минуты спустя Толгай все еще продолжал топать по дну. Это скорее радовало, чем пугало, – любой другой на его месте, исключая разве что профессиональных ныряльщиков, уже давно бы захлебнулся. Следовательно, расчеты на всесильность бдолаха оправдались.
Никому из оставшихся на этой стороне уже не было видно Толгая, но и Зяблик и Смыков жестами сигнализировали, что все покуда в порядке.
Вскоре вода у противоположного берега забурлила, и на поверхности показалась голова – круглая, сплошь облепленная волосами и поэтому похожая на черный бильярдный шар.
– Уф! – облегченно произнес Толгай, предварительно выпустив изо рта фонтанчик воды. – Хелден тайдылар… Из сил выбился.
– Зато можешь еще года два не мыться! – крикнула со своего берега Верка.
Смыков помог Толгаю выбраться на сушу, а Зяблик поплыл обратно.
– Ну, кто следующий? – спросил Артем.
– А можно мы вдвоем? – Выражение на лице Лилечки было примерно такое же, с каким королева Мария-Антуанетта всходила на эшафот.
– Да-да! – заторопился Лева Цыпф. – Мы вместе…
– Как угодно, – кивнул Артем.
– Очки не забудь снять, кавалер, – добавила жестокосердная Верка.
Заранее заготовленные камни лежали на берегу. Лилечка взяла один в охапку, осторожно, как мину. Лева зажал другой под мышкой, а свободной рукой обнял спутницу за талию.
– Так и пойдете? – удивилась Верка. – Не раздеваясь?
– Так и пойдем, – ответила Лилечка без выражения.
Обнявшись, они ступили в воду (кто-то при этом еле слышно ойкнул), но уже через пару шагов случился конфуз – подол платья надулся пузырем, грозя на глубине завернуться хозяйке на голову. Впрочем, Лилечка очень быстро нашла выход из положения – сунула в подол балластный камень. Верка позади нервно хохотнула, а Смыков, такой маленький на своем недостижимо далеком берегу, ободряюще крикнул:
– Смелее! Никакого страха нет!
Если бы!… Был страх! Страшны были уже первые шаги по круто уходящему вниз дну, но неизмеримо страшнее был миг, когда колеблющаяся поверхность воды, холодным языком облизав лицо, сомкнулась над головой. Сразу стало сумрачно, неуютно, холодно. Даже звуки изменились – в ушах что-то гулко забухало и забубнело. На тело со всех сторон навалилась тяжесть, ничуть не меньшая, чем в мире варнаков.
Речные твари нагло шныряли вокруг, едва не тыкаясь в людей. Цыпф попытался ухватить одну, самую надоедливую, но промахнулся – водная среда искажала расстояние.
Далеко вверху в ореоле радужных пузырьков скользила тень – раскорячившийся лягушкой Зяблик. Неприятные громыхающие звуки, больно бьющие по барабанным перепонкам, производил скорее всего именно он.
Дно все понижалось. Ближе к середине реки его сплошь покрывали водоросли – длинные бурые извивающиеся ленты, в которых путались ноги.
Внезапно в лицо Лилечке ткнулось что-то омерзительно-податливое, скользкое и еще более холодное, чем придонная вода. Забыв, где она находится, девушка вскрикнула, и воздух одним огромным пузырем вырвался из ее легких. Обгоняя его, метнулась прочь виновница происшествия – студенистая колоколообразная тварь с пучком щупалец вместо головы.