– Мальчик, ты начитался детективных романов. Если бы ты вместо этого изучал диалектику истории, то понял бы, что ложка правопорядка всегда чередовалась с ложкой силы, в зависимости от характера культуры. Каждая культура следует собственной логике. Понимаешь мою мысль?
Дон не решился ответить. Офицер продолжал:
– Ну, неважно. Дело в том, что твое требование насчет адвоката устарело по крайней мере на два столетия. Слова отстают от действительности. Будет тебе адвокат – или леденец, в зависимости от того, что ты предпочитаешь, – но после допроса. На твоем месте я взял бы леденец. От него больше удовольствия.
– Я не буду разговаривать без адвоката, – твердо ответил Дон.
– Вот как? Жаль. Планируя наш разговор, я отвел двадцать минут на всякую ерунду. Ты истратил из них уже четыре… нет, пять. Когда истекут одиннадцать минут и ты обнаружишь, что выплевываешь свои зубы, вспомни, что я не желал тебе ничего плохого. Что касается того, как можно заставить человека заговорить, то существует много способов. И каждый имеет своих твердых приверженцев. Есть, например, химические средства: скополамин, пентонал натрия и еще дюжина новых и сравнительно безвредных веществ. Даже алкоголь применялся иногда, и с большим успехом. Мне не нравятся химические средства, потому что они оказывают воздействие на интеллект и засоряют разговор фактами, которыми я не интересуюсь. Ты был бы очень удивлен, если бы узнал, сколько всякой чепухи скапливается в человеческом мозгу.
Существует еще гипноз и его разновидности. Есть еще искусственное стимулирование непереносимой потребности, например, под воздействием морфия. Кроме того, существует еще и старомодное воздействие – боль. Я знаю одного художника – полагаю, что он сейчас находится в этом здании, – который очень успешно умеет допрашивать даже в том случае, когда человек совершенно не желает говорить. Причем это занимает у него минимальное время, и пользуется он только своими руками. Кроме того, примерно в этой же категории существует еще одна старинная разновидность, когда применяется сила или боль, но не к допрашиваемому, а к другому лицу, когда первое лицо не может допустить, чтобы второму причинили боль. Обычно это его жена, сын или дочь. Между прочим, этот метод трудно применить к тебе, поскольку твои близкие родственники находятся на другой планете. – Офицер взглянул на часы и добавил:
– Остается тридцать секунд, Дон. Может, начнем?
– Да?… Но это вы использовали все время. Я не произнес ни слова.
– У меня нет времени быть справедливым. Сожалею. Однако, – продолжал он, – мои возражения относительно последнего метода не подходят для твоего случая. В тот короткий промежуток времени, пока ты пребывал в прострации в квартире доктора Джефферсона, мы сумели установить, что есть-таки существо, отвечающее необходимым требованиям. Ты будешь отвечать на наши вопросы и не позволишь, чтобы этому существу причинили боль.
– Да ну?
– Это пони по кличке Лэйзи.
Дон был потрясен.
– Если ты упорствуешь, – продолжал лейтенант, – мы можем сделать трехчасовой перерыв и доставить лошадь сюда. Это может быть интересным, поскольку, я думаю, этот метод никогда не применялся при посредстве лошади. Насколько я помню, у них очень чувствительные уши. С другой стороны, я должен сказать тебе, что если нам придется пойти на эти хлопоты, то, конечно, мы не будем отсылать лошадь обратно, а просто пошлем ее на бойню. Лошадь в Нью-Чикаго – сущий анахронизм. Как ты полагаешь?
Мысли Дона кружились, он никак не мог найти нужный ответ, не мог даже до конца понять, что ему сказали. Наконец он выпалил:
– Вы не посмеете!!
– Время истекло, Дон.
Дон глубоко вздохнул и рухнул на стул.
– Давайте, – тупо произнес он. – Задавайте ваши вопросы.
Лейтенант достал из стола катушку и зарядил магнитофон.
– Твое имя, пожалуйста.
– Дональд Джеймс Харви.
– Твое имя на Венере?
– «Туман Над Водами», – просвистел Дон.
– Где ты родился?
– На корабле под названием «Устремленный», на трассе Луна – Ганимед.
Вопросы сыпались один за другим. Казалось, лейтенант заранее знал ответы.
Раз или два он попросил Дона ответить более подробно, иногда поправлял его в некоторых незначительных мелочах. После того как он разобрал всю его биографию, он потребовал детального отчета обо всем, что произошло с тех пор, как Дон получил радиограмму от родителей.
Единственное, о чем не рассказал Дон, – это о пакете доктора Джефферсона.
Он с тревогой ожидал, что его сейчас спросят об этом. Но если офицер и знал что-либо о пакете, он не показывал виду.
– Доктор Джефферсон, кажется, считает, что оперативный работник службы безопасности следил за тобой… и за ним?
– Я не знаю. Не думаю, что он знал об этом.
– «Зловредная блоха, разве она когда-либо не преследует человека…» – процитировал лейтенант. – Расскажи мне подробно и точно обо всем, что вы делали, выйдя из ресторана «Задняя комната».
– Этот человек следил за мной? – спросил Дон. – Поверьте, я никогда раньше не видел этого дракона. Я просто убивал время и старался быть вежливым.
– Я уверен, что так оно и было, но вопросы задаю я. Отвечай.
– Ну, мы дважды меняли такси, а может, и трижды. Я не знаю, куда мы ехали, я не ориентируюсь в городе и совершенно запутался. Но в конце концов мы подъехали к квартире доктора Джефферсона.
Он не упомянул о том, что звонил в «Караван-сарай», и снова допрашивающий никак не дал ему понять, знает ли он об этом.
– Ну, кажется, этим события и заканчиваются, – подытожил лейтенант.
Он выключил аппарат и несколько минут сидел, напряженно глядя перед собой невидящим взором.
– Парень, я уверен, что ты потенциально нелоялен.
– Почему?
– В твоем прошлом нет ничего, что делало бы тебя лояльным. Но это еще не причина для волнений. Человек в моем положении должен быть практичным. Ты собираешься отправиться на Марс завтра утром?
– Конечно, собираюсь.
– Хорошо. Я не представляю, как бы ты смог наделать много вреда. В твоем возрасте, да еще будучи изолированным в захолустной школе. Но ты попал в плохую компанию. Не опоздай на свой корабль. Если завтра в это время ты еще будешь здесь, я могу изменить решение.
Лейтенант поднялся. Дон тоже встал.
– Я, конечно, успею на корабль, – согласился Дон, – но… – Что? – резко спросил лейтенант.
– Там задерживают мой билет до проверки на лояльность, – объяснил Дон.
– А-а, чепуха, обычная процедура. Я позабочусь об этом. Можешь идти. Желаю тебе чистого неба. Дол не ответил, и офицер сказал:
– Не сердись. Было бы проще выбить из тебя всю дурь сначала, а потом уж допрашивать, но я не сделал этого. У меня у самого сын примерно твоих лет. И я бы никогда не причинил зла твоей лошади. Так уж вышло, что я люблю лошадей: я родом из деревни. Ты не обижаешься?
– Пожалуй, нет.
Лейтенант протянул руку, Дон пожал ее, и ему показалось, что этот человек ему даже нравится. Он рискнул задать ему еще один вопрос:
– Могу я попрощаться с доктором Джефферсоном?
Выражение лица лейтенанта изменилось.
– Боюсь, что нет.
– Почему? Ведь вы сможете наблюдать за нами.
Офицер помешкал.
– Нет причин скрывать от тебя правду. У доктора Джефферсона было очень плохое здоровье. Он очень разнервничался, у него случился приступ, и он умер от сердечной недостаточности.
Дон широко раскрыл глаза.
– Крепись, – резко сказал офицер. – Такое может случиться с каждым.
Он нажал кнопку на столе. Вошел охранник, и ему было приказано проводить Дона. Его вывели другим путем, но он был слишком взволнован, чтобы заметить это. Доктор Джефферсон умер… Это казалось немыслимым. Человек, который был полон жизни, который так любил жизнь…
Дона вывели в один из основных общественных туннелей.
Внезапно он вспомнил фразу, которую слышал от своего учителя биологии: «В конце концов, все формы смерти могут быть классифицированы как сердечная недостаточность». Дон посмотрел на свою правую руку и решил как можно скорее вымыть ее.