Шоу за стеной продолжалось часов до трёх ночи, и вымотанный эмоционально и физически, он даже не заметил как уснул, и утром не услышал как в комнату вошла мама.
— Сынок, вставай, школу проспишь, уже семь тридцать…
Она подошла к его кровати, отбросила в сторону одеяло, и уже развернулась, чтобы идти на кухню, как что-то заставило её вновь взглянуть на сына. Лена не сразу заметила планшет, её испугало то, что сын лежал голый, сжимая рукой распухший член, и вся простынь вокруг него была в каких-то засохших пятнах. Не трудно было догадаться, что это за пятна, но верить в это не хотелось, даже при всей очевидности увиденного. Лена подошла ближе, и прикоснулась к плечу сына, но тот даже не шевельнулся, и только в этот момент она заметила, лежащий возле подушки включённый планшет, и аккуратно, чтобы теперь не прикоснуться к Стасу, она протянула руку, взяла гаджет, на секунду замерла, прислушавшись, и тут же спрятав его под халатик, вышла из комнаты.
Вот разгильдяй, подумала она, точно, порнуху смотрит по ночам, вот он получит у меня… Но взглянув на планшет, додумать мысль до конца она уже не смогла, поскольку увидела на экране себя, входящую в свою же комнату. Как такое может быть? Откуда? Значит он всё видел? Всё знает? Лена металась из угла в угол, наблюдая со стороны за своей истерикой. И вдруг, что-то громко лопнуло у неё в голове, и ледяной туман начал медленно расползаться внутри, сковывая холодом глаза.
ГЛАВА 14
Они долго смотрели друг другу в глаза. Первой не выдержала Людка:
— Что пялишься? Да, это я. Удивляюсь как ты раньше не догадалась. Я когда увидела тебя с Валеркой, чуть не обосралась.
— Меня больше другой вопрос волнует. Зачем ты меня выпустила. Могла бы просто не приносить пару недель хлеб и воду, и всё. Нашёл бы Мишаня скелет неопознанный в погребе. Но нет, тебе захотелось адреналина. Или надеялась, что я на улице сдохну?
— Не знаю зачем. До сих пор не могу понять.
— Ну, и позволь спросить, раз уж у нас тут вечер вопросов и ответов, что я не так сделала, чем же перед тобой провинилась, что ты решилась сгноить меня?
— Да потому, что я ненавидела тебя. Ненавидела твою красоту, твою самоуверенность, твою силу. Что такого, кроме смазливых рожи, бог дал тебе, чтобы ты считалась высшим существом, а я какой-то швалью, которой достаются только отбросы. Но даже эти отбросы, на которые ни ты, ни твоя подружка даже смотреть не хотели, готовы были отдать всё, чтобы хоть на минутку оказаться в ваших объятиях.
— Я так понимаю, что ты сейчас о Мише говоришь?
— А о ком же ещё? Меня, что кто-то другой трахает? Другого не нашлось. В тот вечер, когда провожали Вику, он на пузе готов был ползти за вами, лишь бы вы его погладили по головке. Я стала на пути, а он меня ударил, сукой обозвал.
— Тогда все были пьяные, — попыталась возразить Рита.
— Это не оправдание. Это наоборот отягчающее. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И это стало последней каплей. Ты тогда себе смертный приговор подписала, а Вике повезло, что она уехала.
— И как же тебе удалось всё провернуть так, чтобы за всё это время никто ничего не заподозрил?
— Упаковка клофелина сделал своё грязное дело.
— В мою бутылку насыпала таблеток?
— Да.
— Говорила же я Вике, что не нужно тебе давать ключ от моей квартиры. А как же ты доволокла меня сюда?
— На Мишкином «бобике». Он ничего не знал, спал после перепоя как мёртвый. И не узнал бы ничего… И ты бы ничего не узнала. Проклинаю себя, что сделала одну ошибку. Самую дурацкую ошибку.
— То, что стащила мои любимые духи?
— Да, — крикнула Людка, и начала истерически тереть шею и щёки, словно пытаясь избавиться от этого навязчивого запаха. — Как они мне нравились. Как я завидовала, что у тебя они есть, я сдохнуть хотела только от того, что мне приходилось душиться вонючей «Красной Москвой». И ещё жалею, что тогда не стукнула тебя кирпичом по голове. Была же такая возможность.