— Что с тобой случилось, Рита?
— Не хочу об этом говорить. Я пойду…
— Ты думаешь я тебя так просто отпущу?
— А зачем я тебе нужна такая? Прощай.
Рита развернулась, подняла с асфальта пакет с пустыми бутылками, и шаркая стоптанными кроссовками, пошла в сторону магазина.
— Постой! — крикнул Валерка, но Рита даже не оглянулась.
Он догнал её, и снова схватил за руку.
— Ты идёшь со мной, — приказал он, вырвал у неё пакет с бутылками и отшвырнул в сторону.
— Идиот, — возмутилась Рита. — За какие шиши я теперь себе жратву куплю?
— Ты идёшь со мной. Всё.
Валерка втолкнул её в такси, и уселся рядом, опасаясь, что Рита выпрыгнет на ходу. Водитель попытался возмутиться, мол, бомжей не вожу, но двадцать долларов моментально охладили его пыл.
Трясущимися руками, практически не чувствуя боль, она обхватила горячую кружку, и жадно вдыхала аромат свежесваренного кофе. Валерка сидел напротив и смотрел на Риту, стараясь не придавать значения тому как она сейчас выглядит. Она навсегда осталась для него недосягаемым божеством. Попробовал бы он несколько лет назад, ничего не объясняя, силой усадить её в такси и привезти к себе домой…
— Рита, я не буду тебя ни о чём расспрашивать. Обещаю. Захочешь, сама расскажешь. Я только об одном тебя прошу, оставайся у меня. Вот ключ от квартиры, вот деньги…
— Я не могу, — ответила Рита.
— Почему?
— Мне стыдно… — она закрыла лицо руками.
— Разве я упрекнул тебя в чем-то?
Рита качнула головой.
— Я не знаю, что случилось и почему, но я сделаю всё, чтобы ты забыла об этом.
— А как же Вика?
— А её больше нет…
ГЛАВА 3
Габи уже была в том возрасте, когда её перестали интересовать визуальные изменения собственного тела, оно более менее сформировалось, и теперь все помыслы юной девы были нацелены на познание скрытых возможностей, таящихся под привлекательной оболочкой. Недавно ей исполнилось семнадцать, но она, в отличии от своих сверстниц, всё ещё оставалась девственницей, и всё по вине родителей, воспитывавших маленькую Габи в такой строгости, что она только сейчас начала понимать как сильно отстала от остальных. Нет, не в развитии, а в понимании своей сущности и своего предназначения. Ей, конечно, не составляло труда узнать больше того, что она знала, но Габи не торопилась это делать, и не из-за того, что боялась гнева родителей, просто так была воспитана.
О её красоте ходили легенды. В школе не было ни одного мальчишки хоть тайком не влюблённого в неё, а это порождало у одних девчонок добрую зависть, а у других формировало устойчивую неприязнь, граничащую с ненавистью. В это верилось с трудом, но беды обходили Габи стороной, ей больше везло на хороших людей, а всё плохое отскакивало от её хрупкого тела как от танковой брони.
Их дом был образцом благочестия и морали. Только правильные книги и фильмы, чистый интернет и классическое телевидение. Ни единого намёка на непристойность. В этих стерильных условиях трудно было сделать неправильный шаг, и Габи его и не старалась делать, её всё устраивало, она была довольна собой и своей жизнью, не задавала глупых вопросов и не ждала, что кто-то из родителе подсядет как-нибудь вечером к ней на край кровати и примется рассказывать о том, что такое секс и, что он значит в жизни каждой женщины, маме и папе было не до этого, им долгие годы приходилось вести двойную жизнь, быть добропорядочными родителями с незыблемыми моральными принципами и одновременно с этим регулярно заниматься доведённым до совершенства развратом, так что задавать вопросы начала повзрослевшая Габи.
День рождения прошёл как всегда весело и пышно. Было много подарков и всяких вкусностей, и когда гости разошлись, и в доме, наконец, воцарилась тишина, Габи подошла к маме, которая мыла посуду на кухне и тихонечко спросила:
— Мама, скажи мне честно, ты папу любишь?
Юдит, протерев влажную тарелку полотенцем, не торопясь повернулась.
— А с чего ты взяла, что я его не люблю?
— Ма, ты как всегда отвечаешь вопросом на вопрос…
— Мне просто не понравился твой вопрос. Я не могу понять, что заставило тебя вообще об этом подумать.
— Например то, что я никогда не видела как вы целуетесь.
— Ты считаешь это ключевым показателем в определении любви?
— Нет, конечно же, но это важно.
— Важно для кого? — с явным раздражением в голосе спросила Юдит.
— Для меня, — ответила Габи, — мне надоело делать вид, что я ничего не понимаю и ничего не знаю, надоело быть дурой.