Лучше бы она этого не делала.
Там было такое!
Девочки из спортивной массовки, большинство из которых она знала, с придыханиями и стонами демонстрировали эротическую сноровку, непринуждённо переговариваясь с Игорем. Сомнений в том, что за кадром он, не было.
Верочка с замиранием сердца пролистала часть альбома, покрывшись испариной. Руки совсем не слушались привычных команд, жили собственной жизнью. С трудом, но удалось скрыть факт отвратительно неприятного любопытства.
Быстро принять взвешенное решение не было сил. Что она могла предъявить, что?
Устроить скандал, уйти, подать на развод? Чего таким образом можно добиться, кроме одиночества?
Жизнь без любви, без Игоря представлялась самоубийством.
Чтобы выиграть время для рассуждений, Верочка сказалась больной.
Она была оскорблена, раздавлена, вполне правомерно обижена, потому для начала выбрала тихий протест — прекратила всякого рода коммуникации, что оказалось наказанием не для него, для самой себя.
Осмыслить до конца то, что произошло, не было сил. Энергия блаженства покинула тело немедленно, теперь тихо испарялись остатки гравитации.
Верочка перестала принимать пищу, почти не двигалась: сидела мёртвенно бледная и сосредоточенно смотрела в расплывающуюся перед глазами точку, которой не видела.
Игоря её состоянием особо не напрягало, он философски обосновал странный недуг периодическими женскими проблемами, о которых что-то знал, ещё больше слышал, — физиологию никто не отменял.
Утешительниц в его беззаботной жизни было предостаточно.
Прошла неделя, другая. Состояние жены начинало раздражать. Девочки без комплексов дарили минутную разрядку, которая напрягала незавершённостью.
Секс без самоотдачи, без любви, теперь раздражал, озадачивал. Неосознанное до поры беспокойство заставило задуматься, что не так. Гонки на мотоциклах бесили, прыжки с парашютом приводили в бешенство.
— Нам нужно поговорить.
— О чём, любимый? Разве не видишь — мне плохо.
— Именно об этом. Почему?
— Не догадываешься?
— Что происходит, чёрт возьми!
Шёл третий месяц без интима, без откровенных разговоров, без…
Параллельная жизнь началась неожиданно, внезапно. Верочка ехала в автобусе, её ждал доктор. Кто-то перебегал дорогу, водитель резко затормозил. Антон, так звали юношу, задержал неминуемое падение, прижав к груди.
Сердце спонтанно сорвалось в галоп.
Верочка пыталась контролировать состояние. Тщетно. Рассудок отказывался подчиняться.
Через час или около того она полностью подчинилась неизбежному падению в пропасть измены. Самое ужасное — ей понравилось состояние безоговорочной покорности.
Игорь был единственным мужчиной, которому она прежде позволяла вторгаться в интимные пределы. Она считала его идеальным любовником.
Каково же было разочарование в эротических талантах мужа, когда Антон оказался внутри.
Это был шок.
Мужчина не суетился, не доминировал, не довлел, он улавливал на уровне флюидов каждое желание, любую мельком обозначенную прихоть.
Веронике не пришлось подстраиваться, изображать страсть. Она была сама собой, но испытывала немыслимое блаженство.
— Спасибо, Антон, — едва справляясь со смущением, произнесла она, прощаясь, — мы ещё встретимся?
— Если пожелаешь.
— Я замужем, — призналась она.
— Дети?
— Увы, нет. Игорь считает, что до тридцати пяти нужно жить для себя.
— Любишь его?
— Теперь не знаю. А ты, ты… свободен?
— Что хочешь услышать?
— Прости. Со мной это впервые. Опасаюсь, что теперь всё будет довольно сложно.
— Роль любовницы может тебя устроить?
— Боюсь, что нет.
— Ко мне есть претензии?
— Только одна… ты… слишком… сладкий. Это не может быть реальностью.
— Тогда лучше забыть.
— Лучше.
Антон не был причиной или катализатором расставания, скорее лакмусовой бумагой, индикатором среды обитания. Развод состоялся довольно быстро, ведь у них не было детей.
Верочка вернулась в свою квартиру, где с наслаждением предалась меланхолии в свободное от профессиональной деятельности время.
Игорь безуспешно осаждал неприступную крепость. Он чувствовал опустошение, сдвиг энергетического баланса в сторону деградации.
— Я тебя люблю, Верочка!
— Зато я себя ненавижу, в этом суть. Мы разные. Предатель не способен к сопереживанию. Я тоже тебе изменила.
— Это не имеет значения. Начнём сначала.
— Непременно. Только не с тобой.
Возраст потерь
— Отчего все так настойчиво, упорно ищут стабильности… в отношениях, в быту, выдумывают разного рода ритуалы, обязательные действия, смысл которых давно забыт или вовсе непонятен, — раздражённо, не желая выныривать из сумеречного состояния, наполненного нереализованными мечтами, думала Вероника, погружённая на краткий миг в состояние иллюзорного приключения.
Она приходила домой раньше мужа и дочери, потому располагала приятной возможностью, прежде чем приняться за рутинную прозу семейных будней, насладиться безмолвным одиночеством, украшенным неким подобием медитации.
Женщина скидывала с себя одежду до последней ниточки, несколько минут неистово выплёскивала эмоции в танцевальном экспромте, затем увлечённо ублажала весьма восприимчивое к ласкам тело под горячими струями в душе, растиралась, заворачивалась в махровую простыню, расслабленно вытягивала отяжелевшие от восьмичасового стояния ноги, чтобы немного забыться.
Рабочий день в салоне красоты, где она работала, начинался в шесть утра.
Рукотворно роскошным леди непременно необходимо было придать привлекательность и неотразимый шарм до момента, когда их внешность начинают оценивать публично.
Клиентки по большей части раздражительны, вспыльчивы. Ублажить каждую — особое искусство, требующее немалого напряжения. Сноровки, мастерства и терпения едва хватало до завершения смены.
Переступая порог квартиры, Вероника буквально валилась с ног.
Необходима хоть небольшая, но пауза: остановки ускорения времени, отключения головокружительного вращения, ослабления утомляющих силовых полей, постоянно рождающих новые проблемы, потоков негативных энергий, выкручивающего действия гравитации.
Как мечтала Вероника иметь вот это вот всё — отдельную квартиру, комфортный уют, налаженный распорядок дня, любимого рядом, вселяющее безотчётную радость детское присутствие.
Когда она успела устать от счастливой семейной жизни, от быта, когда?
— Ещё минуточку… нет, пять. Разобрать сумки, приготовить ужин, пропылесосить…
Проваливаясь в сон, Вероника методично совершала рутинные хозяйственные действия, но в довольно необычной обстановке: вокруг расстилался пляж с горячим песком, на берег размеренно набегала прибойная волна, ослепительно блестела вода, пронзительно кричали чайки, отчаянно ныла обгоревшая на солнцепёке кожа.
Красочные живые ассоциации всплывали одна за другой. Она опять вспомнила мальчишку, просветившего относительно правил загара, который намазывал заживляющим кремом, заставил одеться и все десять дней незабываемого отдыха не отходил ни на шаг.
У него были особенной чистоты серые лучистые глаза, улыбчивый взгляд, завораживающий голос и удивительно нежные руки.
Егор так и не решился обнять, поцеловать, как-либо выразить свои чувства, оживляющие общение. Он просто был рядом, о чём-то непрерывно рассказывал, лечил бальзамом болезненные ожоги и зачарованно наблюдал за каждым её движением.
Теперь, после стольких лет семейной жизни, Вероника сожалела о не случившемся, пыталась представить, как могла сложиться жизнь, будь парнишка более решительным.
Никита и представить не мог, что переселение из средней полосы в чудесный приморский город произошло отнюдь не оттого, что ему пришла в голову подобная плодотворная мысль.