Вероника бредила и грезила, вспоминая первый в своей жизни отпуск, и того, кто разбудил дремавшую женственность.
Это она внушила супругу любовь к морю. Она.
Кажется, это был брак по любви. Во всяком случае, неукротимо кипящие страсти долго-долго не давали прийти в себя от азарта и возбуждения.
Что-то важное, цементирующее чувства, сломалось неожиданно и вдруг, хотя обнаружить причинно-следственную связь не удавалось. Кончилась любовь и всё тут.
“День ушёл, и нет возврата, но, как слайд, осталось чётко — нашей юности утрата, нашей памяти находка”, — вертелась у Вероники в голове строчка из однажды услышанного романтического стихотворения, отражающего суть трепетно-греховного томления.
Она обожала мужа, обмирала от его ласк. Прежде. Теперь же запросто могла расплакаться оттого, что так и не познала вкус поцелуя того замечательного мальчишки.
— Глупая, — корила она себя, — это было настоящее счастье, а ты…
Потребность реализовать опрометчиво утраченное наслаждение, призрачно-блаженную возможность изменить судьбу, медленно, но верно, превращалась в одержимость.
Вот и сегодня Вероника грезила, явственно чувствуя на губах вкус девственного поцелуя, приятно резонирующие вибрации, нарастающий гул прибоя, предвкушение некого почти состоявшегося чуда.
Сладость волнительного момента нарастала, переполняя наслаждением. Ещё мгновение и…
Из сладкой иллюзии внезапно вырвала совсем некстати прозвучавшая фраза и несанкционированное прикосновение к щеке, — солнышко утомилось. Мамочка, любимочка наша, вставай пришёл?
Веронику трясло от прерванного некстати возбуждения. Возвращаться в постылую реальность не было желания.
— Можно без меня? Спать хочу.
— У нас сюрприз. С днём рождения, любимая!
Гостиная была залита светом, стол накрыт деликатесами, украшен цветами.
Как она могла забыть?
Ощущения праздника не приходило. Дочь это сразу почувствовала.
— Мамуль, Васька на танцы зовёт, можно? Без меня справитесь?
— В десять чтобы дома была.
— Ты самая лучшая мамусенька на свете. Я тебя обожаю!
— Отвернись, Никита, дай одеться.
— Ты чего, Никусь, чего я не видел, — обиделся муж.
— Поссориться хочешь?
— Напротив, настроен на мирный диалог и романтическое, даже игривое настроение.
— Лучше бы на ремонт настроился. Обои отклеиваются. Ешь один.
— Что-то не так, родная?
— Всё так. Устала.
— Понял, — полез целоваться Никита, — самый лучший специалист по расслаблению прелестниц к твоим услугам. Безвозмездно. То есть совсем даром.
— Остынь, Ромео. Нет настроения, нет обстановки, не вижу морковки…
— Есть морковка. Сла-а-день-кая! Мы с Дашулей платье тебе купили… и туфли. Те самые, что неделю назад примеряли.
— Спасибо, Никита. Я… правда рада, но…
— Рекламации и претензии после примерки и тоста.
Вероника сама не могла понять, что с ней происходит. Раздражение захлёстывало, требовало немедленного выхода.
— Можно хоть раз в жизни оставить меня в покое, — вспылила она.
— Извини… я это… в гараж что ли тогда пойду, чтобы не нарваться.
— Вот туда и иди, целее будешь!
— Объясни, что происходит! Чем я заслужил…
— Просто уйди.
— У тебя кто-то есть? До климакса далеко. Живи — радуйся. Ведёшь себя как капризный ребёнок, устраиваешь истерики на пустом месте. Фу, какая ты некрасивая в такие моменты.
— Давай, давай… наговори побольше гадостей… про родителей что-нибудь скверное скажи. Да, есть у меня любовник… молодой, симпатичный, ни чета тебе. И что с того!!! Ну, ударь меня, ударь, получи удовольствие!
— Можно подумать, я бешеное животное, а ты беззащитная жертва семейного террора. Положим, я тебе поверил. Левый поворот, возрастной кризис, крушение радужных иллюзий. Есть повод, во всяком случае, так тебе кажется. Хочется найти виноватого в том, что жизнь не похожа на сказку. Лучший способ — интимная месть. Предлагаю поставить точку, начать с неё отсчёт иных, более зрелых отношений. Обоснуй своё поведение, предъяви объективные претензии. Обсудим, набросаем проекцию приемлемого, удобного для всех сторон семейного кодекса. Нельзя замыкаться в себе, страдать молча. Нужно взаимодействовать, двигаться. Никусь, может, купируем назревающий непонятно на каких основаниях локальный конфликт, отменим едва не начавшуюся дуэль. Я тебя люблю! Честно-честно.
Вероника расплакалась, — почему так-то, почему! Мы с тобой стали чужими. Ты даже ревновать меня не желаешь. Мне скучно с тобой, Лобанов.
— Мы все родом из детства… где цветной, объёмный, яркий антураж, где волшебные звуки и манящие запахи, где постоянно происходят изумительные события, о существовании которых мы даже не догадываемся. Каждый миг — приключение, каждое движение — открытие. Но так не может продолжаться вечно, пойми. Рано или поздно таинственные и волнующие сюжеты становятся обыденными, привычными, замыленными. Отсюда меланхолия, скука. Плюс ограничения и обязанности. А хочется пьянящего чувства свободы, исполнения желаний, приятных сюрпризов, праздничного салюта. Вот и грезим. Напридумаем всякой-разной чувственной экзотики и смакуем, рассчитывая в иллюзиях на необоснованное, незаслуженное счастье. Жизнь — процесс динамичный и беспощадный, второго шанса создатели не предусмотрели. Шаг — выбор, шаг — выбор. И неминуемые последствия. Добро пожаловать во взрослую жизнь. Думаешь, мне легко и просто? Так нет. У меня тараканов в голове больше, чем население муравейника. Предполагаю, что тебя мучает, извини за откровенность, вопрос — а тому ли я дала.
— Какое тебе дело, чего ты в мозгах у меня копаешься? Без того муторно.
— Живу я здесь, Вероника Андреевна. У меня о том справка имеется, штамп в паспорте стоит, колечко заветное на пальчике сверкает. Не умеешь ты врать, болезная. Не изменяла ты мне. Да пусть даже и так.
— А ты, ты… изменял?
— Сама как думаешь?
— Вот и прокололся. Вопросом на вопрос отвечают, когда есть, чего скрывать. Так и знала.
— Что тебя терзает, гложет? Поделись. Мы же семья. Или давай помечтаем. Неужели нам ничего не хочется, кроме того, что имеем? А память… столько всего замечательного произошло.
— Ты же приземлённый, скучный. О чём с тобой говорить, о чём мечтать?
— О красоте, о любви. Помнишь тот день, когда мы познакомились?
— День как день. Ничего особенного. Ты мне на ногу в автобусе наступил.
— Вот! А ты дёрнулась и каблук сломала. Пришлось до сапожной мастерской на руках тебя нести.
— Больно хотелось.
— Мне казалось, что понравилось. От тебя пахло… мандаринами что ли. И чем-то особенным, отчего голова кружится. Я сразу влюбился… а ты?
— Мне хотелось тебя загрызть.
— Странно. А щекой зачем тёрлась?
— Откуда мне знать. Нечаянно. Я про тебя не думала.
— Ну да, ну да… про каблук наверно. Мы его по пути благополучно посеяли. Пришлось такси ловить, деньги у соседей стрелять, чтобы с водителем расплатиться. Вечером у нас было свидание. Малиновый закат, пустынная набережная, первый поцелуй.
— Ничего интересного. Обслюнявил всю. Мне потом от мамы влетело за то, что поздно пришла. За туфли тоже.
— Я был на седьмом небе от счастья. Нет, на десятом. Я и сейчас… давай поцелуемся.
— Вот ещё! Не заслужил.
— А ты глаза закрой. У нас свидание. Лунная дорожка дрожит на зыбкой воде. Ты, я, светляки, цикады, звёзды.
Вероника ни с того, ни с сего расплакалась.
— Такого никогда больше не будет. Возраст.
Никита бережно поднял жену, завёрнутую в плед, усадил на колени, поцеловал.
— Чего ты на самом деле, именинница. Всё ты придумала. Любимая!
— Ну-ну, Лобанов, не дети уже, чтобы вот так, в кресле. Дашка может вернуться. Срамота какая.
— Это ты брось. У меня и моей жены сегодня праздник. Разврата хочу, наслаждения, страсти. Хватит скрывать свои достоинства. Боже, какая ты у меня красивая…