Я подняла глаза от обеденного стола, на котором нашивала бесконечные ряды блесток на костюм мажоретки для шестнадцатилетней девочки. Мама так страдала от артрита, что больше не могла выполнять столь тонкую работу, но я удивила ее – впрочем, и себя тоже – тем, что мои стежки были такие же прямые и точные, как когда-то и у нее.
– Она отдыхает, – сказала я, наблюдая, как Элеонор сбрасывает мокрые туфли – синие лодочки, которые подкрашивали уже столько раз, что после них на ступнях оставались синие пятна. – А Глен сегодня снова работает допоздна.
Я внимательно наблюдала, умея читать у нее по лицу так, словно оно было моим собственным. Однако на сей раз в нем было что-то, чего я не могла распознать. Это напомнило мне мой день рождения много лет назад, когда она вручила мне сверток с подарком и тут же сказала, что там внутри, потому что не в силах была ждать, когда же я его наконец открою.
Сестра подошла к столу и включила верхний свет. Несмотря на то что мне приходилось при шитье все сильнее напрягать глаза, я и не заметила, как стемнело на улице, и заморгала от яркого света.
– Спасибо. Мама велела не ждать ее и садиться ужинать, как только ты придешь. Ей надо будет принять лекарства, когда она проснется.
Элеонор кивнула, но, казалось, она меня не слышит. От нее исходила странная энергия, которая обжигала меня, словно мелкие брызги кипящей воды. Наконец, как будто читая мои мысли, сестра повернулась ко мне.
– Я забыла заскочить в магазин по пути домой. Думаю, придется доедать то, что осталось.
Она рассеянно перевела взгляд на костюм мажоретки, на котором посреди целого моря блесток красовались крошечные серебряные звездочки.
– Тебе это удалось не хуже, чем маме.
Пальцы с коротко обрезанными ногтями коснулись одной из звездочек, и она засверкала под лампой всеми цветами радуги.
– Я стараюсь, – холодно ответила я. Я не нуждалась в ее похвалах – не хочу принимать их от ребенка, которого судьба подарила мне, чтобы я могла его защищать, этот ребенок заигрался и забыл, что нам было предназначено, поменявшись со мной ролями.
Она кивнула, повернулась и скрылась на кухне, и я тут же услышала звук открывающегося и вновь закрывающегося холодильника, а затем стук сковородок. После ужина, когда мы все трое сидели за столом, дожевывая остатки разогретых макарон и соленых помидоров, которые принесла наша соседка миссис Грэндалл, Элеонор опустила на стол вилку и расправила салфетку рядом со своей тарелкой.
– Мистер Бофейн предложил мне другую работу, – тихо сказала она. – Но вовсе не взамен нынешней, а в дополнение к ней. Для начала всего пять или чуть больше часов в неделю, а потом, при необходимости, условия можно будет изменить. – Она замолчала, пытливо глядя на нас и словно пытаясь прощупать нашу реакцию. – Он сказал, что будет платить мне вдвое больше, чем платит сейчас.
Мама нахмурилась, но я могла поспорить, что упоминание о деньгах вызвало у нее живой интерес.
– А каковы будут твои обязанности? – спросила она, и мне на какое-то мгновение стало неловко за мать, я вспомнила, что Элеонор приходится музицировать в отвратительном грязном баре. В отличие от матери, я никогда не старалась делать вид, что не понимала, почему сестра так поздно приходила домой, и знала, что именно поэтому она сейчас избегает смотреть мне в глаза.
– Он предложил мне стать компаньонкой у его двоюродной бабушки. Она лежала в больнице, а теперь возвращается домой, но мистер Бофейн не хочет, чтобы она целыми днями оставалась лишь в компании сиделки. Она живет на Эдисто.
Мама вся превратилась в слух.
– Что-то я не припомню никаких Бофейнов на острове.
Элеонор покачала головой.
– Речь идет о сестре его бабушки. Ее фамилия Жарка.
По глазам матери я поняла, что имя было ей знакомо.
– Хелена и Бернадетт?
– Да. Они жили в большом белом доме у бухты Стимбоут. У них всегда были лучшие украшения и сладости на Хеллоуин.
Я откинулась на спинку кресла, вспоминая двух пожилых леди в старомодных нарядах, от которых исходил запах нафталина, столь же навязчивый, как и воспоминания об их родине. Мать затрясла головой, встала и выдернула газету из стопки, лежащей на стремянке. Она пролистала несколько страниц, нашла нужный заголовок и положила ее на стол перед Элеонор.
– Речь идет об этих Хелене и Бернадетт Жарка? – спросила она, указывая пальцем на статью.
Элеонор склонилась над газетой, и по мере того как она читала, звенящая пульсирующая знергия, исходившая от нее с того момента, как она вернулась, постепенно затухала, как умирающий светлячок.
– Но тут всего лишь сказано, что Бернадетт умерла естественной смертью.