Телефоны названивали, и Максу пришлось вернуться в кабинет, чтобы поработать.
-- Келли проводит тебя в твою комнату. Пока, деточка. -- Макс удалился. Но Хоб ушел не сразу, налегая на кокаин, а Келли нагонял его понюшка за понюшкой, беседуя о каком-то спорте -- кажется, о бейсболе, хотя уверенности в этом Хоб не испытывал.
За следующий час Хоб принял столько боливийского походного порошка, что мог бы сгонять с локомотивом на буксире до Олбани и обратно. И ни черта не почувствовал. А когда что и почувствовал, то лишь усталость.
Это называют обратным эффектом. Он знаком всем наркоманам, и заключается в том, что наркотик оказывает действие, как раз обратное тому, которое, согласно утверждениям всех окружающих, должен оказывать. Вроде как тебя охватила бессонница из-за того, что наглотался снотворного. Или глаза слипаются, потому что кокаин или амфетамин подействовали не с того конца.
В какой-то момент из кабинета вышел Макс Хоб принял с ним несколько понюшек и, помнится, сказал. -- Мне надо позвонить кой-кому. Потом лягу.
-- Отличная мысль, -- одобрил Макс. -- Мне надо было тебя предупредить насчет этого зелья. Бьюсь об заклад, у вас в Европе такого качества не сыщешь. Пошли, провожу тебя в твою комнату.
Он повел Хоба в глубь апартаментов. Там обнаружился еще ряд комнат -небольшая гостиная и примыкающие к ней спальня и ванная.
В углу гостиной стоял стеклянный кофейный столик, заваленный наркотиками: флакончиками кокаина, пластиковыми пакетиками с марихуаной, пузырьками с разнообразнейшими пилюлями. Тут же находился неизбежный оникс с полосками белого порошка, золотая бритва и золотая нюхалка. А также хрустальный графин, наполненный прозрачной жидкостью -- возможно, водой, -и пара бокалов.
-- Это риталин, -- сказал Макс, показывая на пилюли, -- на случай, если тебе надо сгладить эффект, а это перкодан. Вот эти маленькие зелененькие, с дырочками -- мексиканская разновидность валиума, а вот эти, забыл, как называются, но, в общем, бразильский вид кваалюдина.
-- Макс, межгород! -- окликнула из другой комнаты Дорри.
-- Наслаждайся, -- сказал Макс и вышел. Оставшись в одиночестве, Хоб разобрал чемодан, напевая под нос и внезапно ощутив себя очень хорошо. Повесив вещи в гардероб, устроил перерывчик, чтобы принять еще дозу-другую марафетика. Затем уселся на кушетку. И вдруг почувствовал себя не так уж хорошо.
Но все равно, несмотря на это, принял еще понюшку, притом крупную, и начал названивать по телефону в виде Микки Мауса, стоявшему у дивана-кровати.
Полчаса спустя он уже позвонил всем знакомым и полузнакомым из Нью-Йорка и окрестностей, кого только смог припомнить. Большинство отсутствовало. Имевшиеся в наличии сочувствия не проявили. Я бы с радостью, Хоб, но сейчас такой сумасшедший период. Пять звонков, и ни единого цента. Срок traspaso приходится на 15 июля. Сегодня 19 июня. Постучав, в комнату Хоба вошел Келли.
-- Мне надобно забросить Макса к Шрайберу, он запаздывает на встречу Вернется, как только сможет. Говорит, чувствуйте себя как дома Вы в порядке?
-- Да уж.
-- Вам нехорошо?
-- Чуточку не по себе.
-- Думаю, не привычный вы к этому дерьму, -- указал Келли на кокаин. -Вот, примите вот это, враз оклемаетесь.
Вытряхнув из пузырька пурпурную в золотистую крапинку пилюлю, Келли вручил ее Хобу и налил из графина воды в бокал.
Привычка -- вторая натура; Хоб проглотил пилюлю, даже не задумываясь. Потом спросил:
-- А чего вы мне дали-то?
-- Да просто спазмолитическое. Корейская формула. До скорого, парень.
Келли ушел.
А Хоб задумался о том, следовало ли принимать пилюлю. Однако через пару секунд лицо его расплылось в улыбке. Боль ушла. Стянув кроссовки, он прилег на диван. На расстоянии вытянутой руки стояла стереосистема, и Хоб включил ее. Комнату наполнила умиротворяющая музыка.
Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза. Пора подремать.
ГЛАВА 10
Перед нами прекрасный старый дом из выветрившегося камня, прямоугольный, с элегантными пропорциями, основанными на золотом сечении. Классический средиземноморский облик. Во дворе виноградная лоза. За домом мы видим узенькую синюю полоску Средиземного моря. Раннее утро, воздух свеж и прохладен
Открытые двустворчатые двери, очень высокие и широкие, ведут в сумрачное помещение. Это комната с коричневатым бетонным полом и высокой соломенной кровлей. Это гостиная той фазенды Хоба, где он жил до К'ан Поэта. Сбоку выцветший, но дорогой персидский ковер. У одной стены низкая кушетка, покрытая шерстяным покрывалом с вопиюще ярким, дисгармонирующим рисунком На кушетке спят две кошки. Рядом с кушеткой большой невысокий кованый бронзовый столик овальной формы. На столике высится трехфутовый кальян, а рядом -пластмассовая пепельница, украшенная логотипом отеля "Браун", Лондон. Вокруг стола три неудобных с виду набивных кресла веселенькой расцветки сгрудились, будто трое хулиганов в красных бархатных костюмах, получивших по пуле в живот. Комнату освещают две керосиновых лампы Аладдина из липовой бронзы, с матовыми стеклянными абажурами, украшенными крохотными синими васильками.
Слева лестница, ведущая к застекленной двустворчатой двери. За ней -кабинет Хоба. В кабинете, за некрашеным фанерным столом, сидит Хоб перед большой механической пишущей машинкой "Олимпия". Стол как попало завален стопками бумаги. Хоб лихорадочно печатает.
Снизу доносится голос. Это Кейт, только что вышедшая из кухни, -двадцатидвухлетняя и очень симпатичная, с ниспадающими на спину светло-русыми волосами -- прямо-таки воплощение поколения цветов.
Кейт: "Обед готов!"