— Вряд ли, — отозвался тот. — Скорее могли встречаться в районе Курска.
Условный пароль с отзывом были произнесены: ключевыми словами в них являлись «Варшава» и «Курск». Пока все шло «по плану». Дубовцев достал правую руку из кармана и с облегчением вздохнул:
— Ждал вас с нетерпением, но, честно говоря, не рассчитывал, что вы появитесь так быстро. Здравствуйте!
— Обстановка тут… — хмуро отозвался капитан Горячев (а это был именно он). — Впрочем, насчет местных условий вы осведомлены лучше. Здравствуйте! Для вас я бывший полицейский из Пскова по фамилии Федько…
Горячев, не меняя позы, продолжал медленно идти вдоль ограды — теперь в его словах послышалась откровенная ирония:
— …Списан со службы в полиции по тяжелому ранению, и вот — распродаю личные вещички — жить-то надо! Со мной в свертке золотые побрякушки: браслеты, часики — так, мелочовка… Хочу предложить вам, господин офицер.
«Насчет золотишка придумано удачно, — отметил Дубовцев. — Хоть какая-то мотивация для встречи и беседы на улице двух абсолютно незнакомых людей». Вслух же, скупо улыбнувшись, нравоучительно заметил:
— Нехорошо, господин бывший полицейский! Нарушаете распоряжения оккупационных властей, спекулируете драгоценностями!
— Жить-то надо… — повторил Горячев-Федько и совсем по-мальчишески лукаво подмигнул собеседнику.
Оба негромко рассмеялись — вроде бы совсем не к месту, — но это была своеобразная нервная разрядка после напряженного ожидания встречи.
«Держится хладнокровно, еще и шутит, — удовлетворенно подумал Валет. — Похоже, с таким связным не пропаду!» Он не рассчитывал, что человек из Центра доберется сюда в столь короткие сроки и будет ощущать себя столь уверенно. Еще бы! Разведчик без связи никто — бесполезный балласт, винтовка без затвора! Дубовцев хорошо помнил то состояние полнейшего бессилия и абсолютной никчемности, когда осенью сорок третьего, после внедрения к немцам, почти три месяца не имел связи с Москвой…
— Куда пойдем «смотреть товар»? — спросил он повеселевшим голосом.
— Предлагаю ко мне — тут недалеко, минут десять ходьбы. Место надежное.
Валет кивнул, и они свернули в узкую улочку, застроенную одно-, двухэтажными старинными домиками с черепичной крышей. Погода снова испортилась: выглянувшее с утра солнце к обеду затянуло серой пеленой низких тяжелых туч, начался густой снегопад. Причем, как это нередко бывает в здешних краях, неожиданно потеплело, и выпавший снег быстро превращался под ногами редких прохожих в жидкую кашицу. Дубовцев, идущий на полшага сзади, хорошо рассмотрел своего спутника: на вид тому было не больше тридцати; высокий и подтянутый, темные волосы… Горячев же сосредоточенно вглядывался в нумерацию домов — в кривых улочках Старого города (так называли этот район Лиепаи) немудрено было и заблудиться.
Наконец они вошли в подъезд двухэтажного каменного особняка с ободранным фасадом и по темной крутой деревянной лестнице с расшатанными ступенями молча поднялись на второй этаж. Здесь связной открыл одну из двух дверей, выходящих на крохотную лестничную площадку, и напарники оказались в темной прихожей. Горячев закрыл входную дверь на мощный засов и только потом щелкнул выключателем. По длинному узкому коридору со скрипящими половицами он провел Валета в просторную кухню и удовлетворенно сказал:
— Ну вот, теперь можно и пообщаться, господин офицер! Здесь мы одни, в соседней квартире тоже никого.
— Я всего лишь скромный унтер-офицер, — поправил его Дубовцев. — Как говорит мой сосед по каюте: «Курица не птица, унтер не офицер!»
— Мы люди сухопутные, в морских званиях, тем более немецких, не шибко разбираемся. У нас во Пскове моряков отродясь не бывало! — на манер деревенщины-полицая промямлил Горячев.
При этом его физиономия приняла такой комичный вид, что Валет не выдержал и снова рассмеялся — на пару с Горячевым. Потом он подошел и от всей души обнял связного. Чувства Дубовцева можно было легко понять: почти за полтора года разведработы в немецком тылу это был первый человек, прибывший к нему непосредственно из Центра. До сих пор Валету приходилось осуществлять связь с Москвой через безликих «посредников» (например, того самого «седовласого господина», хозяина пивного заведения в пригороде Берлина) или путем «закладки» так называемых «контейнеров» с информацией в специальные «почтовые ящики» (коими могли быть самые непредсказуемые места — такие, как неприметное углубление под сиденьем скамейки в парке или дупло старого дерева).