Как можно заметить, большинство ученых, использовавших «Хронику» Фредегара, ставило перед собой только два типа вопросов. Во-первых, традиционная для позитивизма XIX в. задача установления ее времени, места и автора. Во-вторых, медиевисты использовали этот текст для выявления основных событий истории Меровингского королевства в конце VI — первой половине VII в. Однако в свете современных методологий подобного рода подходы кажутся хоть и актуальными, но не отражающими весь спектр исследовательских методик. В отношении анализируемого текста, даже в большей степени, чем в плане «Истории» Григория Турского, мы имеем право задать вопрос о соотношении риторической традиции и авторского замысла, а также о том, насколько воззрения раннесредневекового историка зависели от «жизненного контекста».
Важно поставить задачу не так, как это делали историки XX в., и задаться вопросом — можно ли в разночтениях между Фредегаром, его предшественником (Григорием Турским) и последователями (продолжателями Фредегара, сколько бы их ни было, и анонимным автором «Истории франков») заметить отражение тех тенденций в изменениях представлений о власти, которые мы узнаем из других источников.
В представлениях о власти Фредегара и Григория Турского было сходство, позволяющее говорить о преемственности исторических концепций. Фредегар начинает четвертую книгу своей хроники (оригинальную и наименее компилятивную) с рассказа о короле Бургундии Гунтрамне, которого называет лучшим из всех франкских королей. Хронист оценивает государя столь высоко потому, что тот искал согласия с церковной иерархией и со знатью[29]. Для Фредегара, как и для епископа Тура, Меровинги, аристократия и епископы были тремя основными группами, баланс сил между которыми составлял основу мирного существования Франкского государства. Наличие согласия между ними — условие нормального и мирного развития королевств франков. Не случайно изложение сути конфликтов в державе франков, которые он считал достойными описания, выглядят у Фредегара так же, как и в сочинении Григория Турского[30]. Взаимодействие, согласие светских властителей и представителей церковной иерархии лежало в основе политики в королевстве франков как в тот период, который описывал Григорий Турский, так и тогда, когда свою «Хронику» составлял Фредегар.
Если мы обратим внимание на то, как Фредегар рассматривал начала франкской истории, то увидим значительные отличия от взгляда Григория Турского. Он не был заинтересован в соответствии образа первых франкских королей римско-христианскому идеалу «нового Константина», обратившегося в христианство варварского правителя. В отличие от Григория Турского, Фредегар давал развернутую генеалогию франков до их прихода в Галлию, что может показаться свидетельством его интереса к истории их племени. Впрочем, более оправданным представляется другое объяснение. Его цель состояла в написании истории франков таким образом, чтобы первые выглядели как исторически сложившаяся группа, определившая преемственность (а не разрывы или другие драматические события) политического развития раннесредневековой Галлии[31]. Его внимание к генеалогии способствовало созданию образа преемственности между Римской Галлией, в которой уже расселились отдельные франкские роды, и той Галлией, в которой один род, Меровинги, уже взял власть в свои руки. Эта преемственность давала возможность рассматривать меровингские франкские королевства как продолжение того порядка вещей, который начал складываться еще в позднеримской Галлии{136}. Франки были символом единства римской Галлии и Меровингского королевства, и принадлежность к этой, в известной степени, воображаемой общности обуславливалась престижем (в случае знатного и влиятельного человека) и положением (в случае властителя или придворного){137}. В изображении Фредегаром франкских королей можно отметить отсутствие каких-либо сравнений их образа с образцами ветхозаветных или римско-христианских правителей. Его отношение к ним отмечено дуализмом, т.к. Фредегар видел во франкских властителях продолжателей дела провинциальной администрации Галлии и, одновременно, как группу людей, которые изначально, еще со времени своего расселения в римской Галлии, представляли собой реальную альтернативу средиземноморской, римской традиции власти{138}.
29
“Guntramnus rex francorum cum iam anno 23 Burgundiae regnum bonitate plenus feliciter regebat, cum sacerdotibus utique sacerdus ad instar se ostendebat et cum leudis erat aptissimus aelemosynam pauperibus large tribuens, tante prosperotatis regnum tenuit, ut omnes etiam vicinas gentes ad plinitudinem de ipso laudis canerent” //
30
Центральным в описании этих событий является нарушение баланса сил между епископатом (или отдельными его представителями) и королями. Например, историк VII в. сообщает, что в 603 г. король Австразии Теодерик I, по совету епископа Лиона Аридия, которого он называет «предателем», и по подстрекательству своей тетки Брунгильды, изгнал св. Дезидерия из Каора, где тот в течение долгого времени был епископом. Однако в 607 г. вынужден был вернуть его обратно. См.: