Рассмотренные примеры показывают — для принятия решения король должен был лавировать между различными группами знати и представителями церкви. Состав суда менялся в зависимости от сложности дела, а также от того, чьи интересы были затронуты. Само решение, даже если оно принималось в присутствии короля, епископов и знати, могло быть заменено на противоположное в последний момент, если оказывалось, что хотя бы одна из юридических формальностей не оказалась соблюдена. Вероятность коррекции решения способствовала тому, что главным для суда был вовсе не приговор короля. Следование юридическим формальностям имело важнейшее значение. Аббат Хайнон должен был ждать в королевском суде три дня подряд от рассвета и до заката, чтобы ответчики, Амалберт и его сын Амальрик, показались на судебном заседании в 692–693 гг. Их отсутствие говорит о том, что представители знати отдавали себе отчет в главном — именно короли и их двор были хранителями верховной судебной власти. Единственным же способом избежать проигрыша являлось игнорирование процессов{340}. Большинство дел проходило со сложными перипетиями, которые вовсе не свидетельствовали о необоснованности претензий сторон, а скорее говорили о том, что королевский суд — место, где нормы права выковывались, а не только применялись{341}. Даже если судебное разбирательство носило в значительной степени «политический» характер (в смысле участия в нем сторон, которые, как известно из других источников, открыто боролись за влияние на короля), многое в исходе дела зависело от того, насколько стороны могли обосновать свои претензии с помощью документальных свидетельств. Например, когда Сен-Дени потребовал права на владение несколькими деревнями в 691 г., королевский суд решил, что в данном случае не имелось оснований для иска. В ходе заседания было показано, что ответчик владел землями только на правах прекария (“precarium”), после чего король Хлодвиг II передал дело на рассмотрение в соответствии с местными обычаями{342}. В этом случае король и его двор четко сознавали, что даже Сен-Дени, усыпальница меровингских властителей, не имел преимущественного права на получение решения в королевском суде, если дело монастыря было подсудно юридической инстанции более низшего уровня. Роль королей как верховных арбитров, призванных высказывать свое мнение только в случае конфликта юридических норм (так, как это происходило в случае с римскими императорами IV–V вв.), соблюдалась в достаточной мере.
Другая запись показывает, что значимость и престиж королевского суда зависели не столько от права выносить решение, сколько от способности согласовывать различные — подчас конфликтовавшие между собой — нормы права. Важно, были ли согласны с этим решением представители знати и клира. Например, «совет» из епископов и аристократов собрался, когда представители (“agentes”) Сен-Дени поссорились с Дрогоном, сыном майордома Пипина. Спор возник из-за собственности, которая ранее принадлежала Варину, графу Парижа и брату епископа Леодегара Отенского{343}. Епископ обладал большим влиянием на королей Нейстрии, и поэтому дело можно рассматривать как попытку передела собственности между различными аристократическими группировками и королевскими чиновниками{344}. Теодорих III конфисковал собственность, отдал ее в сокровищницу и в монастырь Сен-Дени. Когда позже Теодориха III взял под стражу Хильдерик II, майордомы дворца вызвались позаботиться о владениях{345}. Как мы уже писали, это послужило причиной затяжного конфликта между майордомом и монастырем Сен-Дени. Возрастание напряженности потребовало присутствия всех затронутых конфликтом епископов и аристократов. Для Хильдерика III было чрезвычайно важно обеспечить соглашение между различными группировками знати и высшего духовенства{346}. Судебное заседание являлось способом обеспечить поддержку государям и, одновременно, осудить набиравших силу майордомов.