Ведь еще за несколько лет до начала войны имелась масса свидетельств, в которых грядущая бойня народов описывалась как сочетание эсхатологического ужаса и трансцендентного спасения, самое известное из них содержится в стихотворении Георга Гейма «Война» (1911): «Пробудился тот, что непробудно спал. / Пробудясь, оставил сводчатый подвал. (…) Пепеля поляны на версту вокруг, / На Гоморру серу шлет из щедрых рук»[25].
Такое представление вовсе не было единичным. Густав Зак, который (как и Гейм) записался в первые дни добровольцем и чья короткая поэтическая судьба вскоре оборвалась под ураганным огнем в окопах, призывал великую войну чуть ли не в гимническом стиле. То, что у Гейма явилось библейским Страшным судом мира за отпадение от Бога («Гоморра»), у Зака превратилось в ожидание коллективного очищения и самовозвеличивания: « о, если бы была война! (…) Народ против народа, страна против страны — звезда, где только бушующее грозовое поле, сумерки человечества, ликующее истребление — но, не явится ли Высшее…»
Для Иоганнеса Бехера, не ставшего по слабости здоровья королевско-баварским юнкером, мировая война оказалась чуть ли не самоцелью, в ней он видел побег из тесноты перенаселенной современности и насильственный прорыв в нечто неизведанно новое: «О пусть пожар вспучит наши головы! / Шуршат зарницами желтоватые горизонты. (…) / Мы вслушиваемся в дикие трубные возгласы грома / и призываем великую войну. (…) / Хлещет по нервам! Мир узок стал невыносимо. / Вперед, пробьемся же сквозь чащу и невзгод толпу!»{110}
Крайне экспрессивным художническим свидетельством этих довоенных настроений являются «Апокалиптические ландшафты» Людвига Майднера, которые он писал во многих вариантах между 1911 и 1913 гг. Их «провидческую силу»{111} хвалили не зря. Полотна Майднера прежде всего показывают, как образ «большого города» — символ Вавилона современности — все более властно заявлял о себе и выдвигался в центр всех проективных страхов и ожиданий. На этих картинах город изображен как чудовище, монстр, несущий в своем теле войну, сулящую ему гибель. Электрическое освещение и безумная суета города действуют подобно гибельной космической энергии: «Он [город] уже потрескивает на моем теле. Кожу жжет его хихиканье. Слышу гром его вулканических извержений, эхом отдающийся в затылке. Дома надвигаются. Взрывами из окон наружу вырываются катастрофы. Беззвучно рушатся лестницы в подъездах. Под развалинами хохочут люди»{112}.
Такие рисунки, как «Бомбардировка города» или «Волнующаяся толпа» (оба созданы в 1913 г.), с потрясающей конкретностью предуказывают реальность грядущей войны и массовых мобилизаций. Вместе с тем образ войны сливается с образом революции. Полотно Майднера «Революция (битва на баррикадах)» (1912) внешне напоминает цитату из картины Делакруа «Свобода на баррикадах». На картине изображен революционер (сам художник), однако не в образе героя-освободителя, а в виде мученика, похожего на Христа, за его спиной бушует хаос битвы, которая кажется лишь фрагментом более крупной панорамы войны[26].
Однако мы были бы далеки от истины, предположив, что картины или стихотворения несут предостережения пацифистов или, наоборот, провидческие излияния патриотов в воинственном угаре. Напротив, они возвещают об уже невыносимом напряжении между тем этапом развития, который открыл людям совершенно новые горизонты и поставил их в радикально изменившиеся условия жизни, и чувством отдельного человека, что он отдан на произвол этих катастрофических перемен и не в состоянии справляться с ними, — а если и справляется, то лишь как член абсолютно нового вида национального и социального коллектива, сплоченного в горниле войны и революции.
3. Война против Запада
Если Первая мировая война началась с того, что Германская империя объявила войну царской России, то не из-за особой «враждебности к России» со стороны немцев и не из-за неразрешимых конфликтов между обеими империями, но на основании стратегических расчетов, касавшихся баланса сил великих держав в целом. Вместе с тем кайзеровское правительство могло нанести свой «освободительный удар», только утверждая, что оно таким образом предотвратило нападение России, поддерживаемое Францией и Англией или даже инспирируемое ими. Противодействие якобы необузданным экспансионистским планам царской России использовалось не только как средство, с помощью которого рассчитывали приковать к Германскому рейху Австро-Венгрию, где опасались распада дунайской монархии. Оно, как надеялись, служило еще и действенным аргументом для нейтрализации пропаганды союзников по Антанте в среде европейской общественности. Объединение демократических держав Франции и Великобритании с «варварской деспотией» царизма продемонстрировало бы лицемерие их выпадов против «милитаризма» и «автократии» вильгельмовского кайзеровского рейха.
25
Западноевропейская поэзия XX века. М., 1977. С. 200—201. В переводе Б. Пастернака стихотворение называется «Призрак войны». —
26
Название «Апокалиптический пейзаж», данное конкретной серии картин Майднера, возникло лишь в 1918 г. Первоначально художник снабжал каждую картину достаточно характерным, кстати, названием — вроде «Гибель мира», «Патетический ландшафт с рекой», «Космический пейзаж с планетой», «Пейзаж со сгоревшим домом». См.: Eliel С. S. Die apokalyptischen Landschaften Ludwig Meidners. S. 61.