В Зольдау, оторванном от Восточной Пруссии городе, населенном преимущественно немцами, Красную армию действительно приветствовали как освободительницу от польского господства, вывесив на домах черно-бело-красные флаги кайзеровской Германии. Усиливая сумятицу, красные командиры в ультимативной форме потребовали, чтобы рейхсвер немедленно вступал в освобожденные их войсками населенные пункты, на которые претендовала Германия, и там восстанавливал германскую администрацию, в противном случае предлагалось создавать местные советские органы{792}.
В связи с этим майор Шуберт на переговорах оказался в странном положении: он был вынужден все время уклончиво реагировать на настоятельное желание сотрудничать и предложения о союзе со стороны российских комиссаров и командиров, поскольку представители Антанты в Восточной Пруссии внимательно следили за ситуацией, а новое берлинское правительство, несмотря на его более национальную ориентацию, не собиралось всерьез в такой неясной и неопределенной ситуации идти на риск репрессалий со стороны западных держав, например в форме оккупации Рурской области. Красная армия производила (несмотря на всевозможные опасения) впечатление весьма дисциплинированных, хотя и не очень профессиональных и довольно потрепанных частей. Вместе с тем настойчивость, с какой красные командиры высказывали свои пожелания о снабжении, уже сигнализировала о том, что армия оторвалась от всех тыловых частей. Майор Шуберт вынужден был даже обеспечить их картами района их боевых действий{793}. Поход «на запад» оказался безрассудным.
Поэтому именно военные не удивились, когда Красная армия столь же внезапно отступила, как и появилась. Вскоре после этого более 50 тыс. красноармейцев вынуждены были бежать через границу в Восточную Пруссию, опасаясь окружения реорганизованными польскими частями. Там их разоружили и интернировали. Таким образом, весь польский поход российской революционной армии завершился катастрофой, заодно похоронившей все немецкие надежды на реванш.
Совместные планы вооружения
История секретного сотрудничества рейхсвера и Красной армии с начала 1920-х гг. и до осени 1933 г. все же не является эпизодом эпохи мировой войны. В общих чертах и суть ее, и военно-политическое значение могут считаться вполне проясненными. Но объяснена ли она полностью, это уже другой вопрос. Она началась зимой 1920–1921 гг., когда Зект создал секретную «спецгруппу Р[усланд]» из офицеров, которые практически все были членами бывшей военной команды в Турции и принимали участие в антибританских провокациях на Ближнем Востоке{794}.
Первоначальная инициатива по военному сотрудничеству исходила, однако, от советской стороны. Еще в середине апреля 1920 г. в своей первой беседе с Аго фон Мальцаном, новым референтом Министерства иностранных дел по России, советский представитель Виктор Копп (выступавший со времени своей аккредитации в феврале в качестве неофициального советского посланника) поставил вопрос, «существует ли возможность сконструировать комбинацию между здешними[144] и Красной армией с целью совместной борьбы с Польшей». Озадаченный Мальцан заявил «с предельной вежливостью», что недавние призывы «Коммунистического интернационала» к немецким рабочим вооружиться и свергнуть «правительство социал-предателей, агентов буржуазии» сделали подобное далеко идущее взаимопонимание на данный момент, пожалуй, скорее всего несколько иллюзорным{795}.
В августе, когда Красная армия наступала на Варшаву, тот же Копп пообещал, что в случае образования польского советского правительства будет восстановлена германская граница 1914 г.{796} В это же время Энвер-паша, разыскивавшийся союзниками из-за резни армян и переданный Зектом Красной армии на восточно-прусской границе, направил из Москвы письмо, в котором, со ссылкой на разговор с заместителем наркома по военным делам Склянским, сообщал следующее (особенности стиля сохранены): «Здесь есть партия, обладающая настоящей властью, и Троцкий также входит в эта партия, он за взаимопонимание с Германией. Склянский сказал, что их партия была бы готова признать старая германская граница 1914 года. И они видят только один выход из этот каос [хаос], это идти вместе с Германией и Турцией». Впрочем, его московские доверенные лица запрашивали, «нет ли возможности получить какую-то неофициальную помощь. Например, предоставить сведения о польской армии и, если возможно, осуществить продажу и нелегальный провоз оружия»{797}. Ясно, что Энвер-паша написал тогда по их инициативе.
После некоторой паузы отрезвления и выжидания Копп передал в декабре 1920 г. в Москву неофициальное предложение Зекта восстановить советскую военную промышленность с помощью немецких специалистов и использовать ее «как источник вооружения для разоруженной Германии в случае столкновения с Антантой»{798}. Тогда в переговорах Коппа со «спецгруппой Р» (при непосредственном вмешательстве Троцкого) постепенно выкристаллизовался широкомасштабный проект «сотрудничества при восстановлении нашей военной промышленности», прежде всего в области военной авиации, строительства подводных лодок и других современных систем вооружения{799}.
В мае — июне 1921 г. полковник Нидермайер, командир «спецгруппы Р», посетил вместе с Коппом германские предприятия, на которые рассчитывали при таком сотрудничестве в области вооружений. Однако промышленники (например, директор Видфельдт из концерна «Крупп АГ»), к которым они обращались, были настроены скептически, сомневаясь в том, удастся ли привлечь необходимые финансовые средства из частного экономического сектора. В качестве ответного хода в июле — августе Нидермайер и Хильгер, германский представитель в Москве, в сопровождении Коппа и заместителя наркома по иностранным делам Карахана посетили российские военные заводы и верфи. Впечатления (по воспоминаниям Хильгера) оказались отрезвляющими: промышленные сооружения по большей части пребывали в запустении или были разрушены{800}.
Лишь в июне 1921 г. генерал Зект посвятил в эти переговоры рейхсканцлера Вирта, рейхсминистра обороны Гесслера и статс-секретаря Министерства иностранных дел фон Мальцана. Они и санкционировали продолжение секретных контактов, однако настаивали на регулярном информировании их и согласовании, что постоянно приводило к раздорам. Еще летом 1922 г. (т. е. после Рапалло) Брокдорф-Ранцау в беседах о своей предстоящей деятельности как посла в Москве удивленно констатировал, что ни рейхе президент Эберт, ни большинство министров и лидеров партий ровным счетом ничего не знают о далеко продвинувшихся военных переговорах (которые, в принципе, вращались вокруг проблем войны и мира).