О расколе в среде бойцов фрайкоров по вопросу об их отношении к большевизму и Советской России во время боев за Прибалтику, капповского путча, польского похода Красной армии и пограничных боев в Верхней Силезии в 1919–1921 гг. мы уже говорили. Одним из этих бойцов был Эрнст фон Заломон, участник покушения на Ратенау. Его роман «Отверженные», в котором под вымышленными именами выведены реальные лица, открыл для него в 1930 г., после освобождения из тюрьмы, новую карьеру писателя и политического перебежчика. Этот роман, погруженный в туман самолюбования, проникнутый явной снисходительностью к сообщникам и заказчикам, прежде всего к Эрхардту, сомнителен как исторический источник, но крайне содержателен как идеологическое и биографическое свидетельство о самом авторе.
Вспоминая неудавшуюся авантюру в Прибалтике, для участия в которой весной 1919 г. завербовался семнадцатилетний кадет фон Заломон, он писал: «Где бы ни находились после катастрофы бойцы, не желавшие смириться, пробуждалась туманная надежда на Восток. Первые, кто отваживался задуматься о будущем рейхе, инстинктивно чуяли, что исход войны не может не привести к разрыву всех связей с Западом». Но вместо этого они, как «наемники Англии», воздвигли защитный вал «против таинственного выступления народа, который, как и мы, боролся за свою свободу», — против русского народа. Если это первый «грех против духа», то второй заключался в спасении «отечества от хаоса», — ведь надо было, наоборот, дать свободно шириться хаосу, который для «становящегося [рейха] благоприятнее, чем порядок»{939}.
Фон Заломон выразил в этих пассажах засвидетельствованное и в других местах ощущение многих членов фрайкоров, что борьба, возможно, ведется не на том фронте и не с тем противником. Это ощущение усилилось еще больше, когда фон Заломон во время капповского путча примкнул к бригаде Эрхардта, чтобы установить в Берлине «национальное правительство», которое должно было бы опереться на союз «солдат и рабочих». Вместо этого путчисты, несмотря на контакты с левыми радикалами, оказались пригвожденными к позорному столбу как реакционеры-монархисты, а против себя увидели единый фронт бастующих и вооруженных рабочих. Сразу же после поражения путча фон Заломон незаметно покинул ряды его участников.
Но когда он, приехав во Франкфурт, который вскоре после этого был оккупирован французами, увидел офицеров оккупационной армии, преисполненных «гордостью воинов», в лакированных сапогах и на ухоженных лошадях, в нем снова вспыхнула «глухая пролетарская ярость» и «красная ненависть». Весной 1921 г. он прибыл в Верхнюю Силезию, чтобы начать там борьбу против польских инсургентов. Вернувшись во Франкфурт, он участвовал в нескольких подпольных акциях — в освобождении из тюрьмы двоих офицеров, осужденных под давлением союзников как военные преступники, и в ликвидации французского доносчика в рядах своей организации.
Заговор против республики
Затем удар за ударом последовала серия тех политических убийств и казней по приговору тайных судилищ, в которых воплотился в реальную форму призрак тайной военизированной организации, чьим сильнейшим оружием было то, «что она никогда не существовала», как утверждал фон Заломон в своем романе. Он сознательно вводил читателей в заблуждение. В действительности именно франкфуртская группа, в которую входил он сам, через своего руководителя, бывшего морского офицера Эрвина Керна, была прочно связана с командной структурой «O.K.» и образовывала основную группу, участвовавшую в покушении на Ратенау.
Почему в качестве жертвы избрали именно Ратенау? Многое говорило и говорит в пользу того, что его еврейское происхождение сделало его особым объектом для ненависти. Как современный промышленный магнат и капиталист, одновременно ратовавший за «организованную экономику» с социалистическими чертами; как бывший «кайзеровский еврей» и создатель вызывавших восхищение и нападки военно-промышленных синдикатов, который в начале войны выступал как пораженец, а в ее финале — призывал держаться до победного конца; как «политик отказа», который хотел превратить репарации в инструмент экономической интеграции с Францией и западными державами, но своими планами «Консорциума “Россия”» и с помощью договора в Рапалло стремился также нормализовать отношения с большевистской Россией, — короче говоря, во всей своей многосторонней деятельности и с учетом присущих ему хамелеоновских свойств Вальтер Ратенау мог казаться олицетворением воображаемого «всемирного Иуды», действующего на всех направлениях и охватывающего весь мир.
Однако осужденные участники убийства в позднейших своих возражениях отрицали обвинение в том, что главная его причина была связана с антисемитизмом. Акция направлялась вовсе не против личности Ратенау, а «против Системы», которую он представлял на высоком уровне{940}. Своему сообщнику по заговору, Плаасу, фон Заломон даже вложил в уста слова о том, что Ратенау убили не потому, что он еврей, а «несмотря на то, что он еврей»{941}. В собственных тюремных записях Заломона в довольно высокопарном стиле говорится, что убитый действовал «как благороднейший еврей Германии… в духе пылкого, чистого идеализма и в интересах своего народа», так что «никаких грязных мотивов его действий вменить ему нельзя», даже если эти действия оказались губительными для Германии{942}.
Учитывая двусмысленность этих объяснений, многое говорит в пользу того, что речь действительно шла о заговоре против республики в целом, у которого были собственные расчеты. Ненависть к «ноябрьскому предателю» Филиппу Шейдеману, провозгласившему республику, или к «воспитаннику иезуитов» Матиасу Эрцбергеру, до и после катастрофы 1918–1919 гг. организовывавшему парламентское большинство, была не менее убийственной, чем ненависть к «еврею-исключению»[161] — Вальтеру Ратенау. И подписание Рапалльского договора выбивало почву из-под ног убийц. Ведь даже собственный печатный орган Эрхардта «Викинг» выразил практически полное одобрение и деятельности министра иностранных дел, и самому договору{943}.