Большевизм как фоновая угроза
В этой конфликтной ситуации громогласные заклинания по поводу большевистской опасности становились все более двусмысленными, даже в тех случаях, когда формулировались как недвусмысленное предложение западным державам. Так, в декабре 1918 г. генерал Грёнер, временный главнокомандующий, в одном меморандуме предложил американскому верховному командованию организовать «совместное подавление» большевизма, «чтобы противостоять этой опасности, обрушившейся как чума на Европу; если она угнездится в Германии, то не остановится и на Рейне перед победоносными войсками маршала Фоша». Фактически дело сводилось к предложению (или даже требованию) прервать демобилизацию и выставить новую германскую армию в качестве защитницы новых государств Центральной и Восточной Европы. Когда адресаты данного меморандума расценили (справедливо) это наглое требование как «bluff»[138] и отвергли его, Грёнер ответил угрозой немедленного поворота кругом: «Пусть лучше Германия станет большевистской, чем позволит себя поработить; даже в национальных кругах раздаются громкие голоса, призывающие объединиться с революцией на Востоке, чтобы не позволить европейскому Западу выйти из этой войны без ущерба для себя»{757}.
Подобные попытки шантажа не только сопровождались, но и провоцировались постоянными спекуляциями в союзнической прессе на тему «альянса между большевизмом и национализмом в старонемецком духе» (как писала парижская газета «Тан») или даже серьезными опасениями, что «Германия, лишенная всяких надежд, станет добычей большевистской заразы» (по словам лондонской газеты «Обсервер»){758}. Лихорадочные усилия западных союзников добиться выдачи арестованного в Берлине Карла Радека или, по крайней мере, получить сведения о его показаниях и судебные решения германских властей также, по-видимому, диктовались сильным страхом. Однако особая союзническая комиссия, которая прибыла в Берлин, чтобы вскрыть планы и связи Радека, оказалась менее восприимчивой, чем ожидалось, к намекам германских властей о конспиративных связях Радека с французскими или британскими солдатскими комитетами{759}.
Наряду с переговорами победителей в Версале имелись уже серьезные предложения, вышедшие, например, из-под пера знаменитого социолога Макса Вебера и опубликованные в газете «Франкфуртер цайтунг» в марте 1919 г. Идея Вебера состояла в образовании с большевистской Россией «объединения, преследующего общие интересы (Interessengemeinschaft)». Передовые статьи с аналогичной тенденцией появлялись также в газетах «Фоссише цайтунг» и «Дойче альгемайне цайтунг». Главный редактор газеты «Форвертс» Фридрих Штампфер разразился даже прорицаниями в духе Кассандры: «Если верно то, что Антанта сообщила о принятых там решениях, в которых торжествует самая бесстыжая алчность, то никакое германское правительство не должно подписывать… этот документ. Но отсутствие договоров с Западом подтолкнуло бы нас с точки зрения мировой и экономической политики к России, и тогда проповедовавшаяся в ходе всей войны определенными кругами “восточная ориентация” пережила бы в измененной форме свое воскресение… В таком случае Германия, как и Россия, была бы вынуждена со всей своей революционной энергией вырваться за пределы государственных границ»{760}.
Неделю спустя в «Форвертс» можно было прочитать призыв будапештского советского правительства к рабочим Австрии и Германии «последовать примеру венгерского пролетариата, окончательно разорвать отношения с Парижем и заключить союз с Москвой», дабы «с оружием в руках противостоять империалистам-завоевателям». Через несколько дней даже Филипп Шейдеман заявил в парламенте, что «обескровленная Германия, у которой отберут город Данциг и Саарскую область, созреет для большевизма». И следствием этого станет большевизация всей Европы. А Бернхард Дернбург, бывший статс-секретарь по вопросам колоний и депутат от демократов Наумана, писал в газете «Берлинер тагеблатт»: «Мы можем сохранить плотину, но можем и открыть шлюзы… Если с запада не придет в Германию надежда на будущее и уверенность в дальнейшем существовании Германии… то надо будет решительно обратить свой взор на восток». В этом смысле, считал Дернбург, Венгерская советская республика дает «поучительный пример»{761}.
Цитаты подобного рода из разных изданий — и всех политических лагерей весны 1919 г. — можно по желанию умножить. Разумеется, эти заявления и угрозы «в действительности не имели под собой реальной почвы» (по словам Луи Дюпё){762}. Когда в апреле 1919 г. Баварская советская республика в самом деле последовала венгерскому примеру, заседавшие в Веймаре партии большинства быстро пришли к единодушному решению, что этому эксперименту следует немедленно положить конец с помощью вооруженной имперской исполнительной власти. Тем не менее вышеприведенные цитаты позволяют судить о настроениях и о политических ценностях того времени, когда феномен большевизма — позитивно или негативно — неизменно рассматривался в свете ожидавшегося утверждения парижского мирного диктата.
Ревизионизм как генеральная линия
В категорическом неприятии «Версаля» и в желании скорейшей его ревизии объединились как противники, так и сторонники согласия с условиями мирного договора. Так, Грёнер в Генеральном штабе вербовал сторонников для принятия условий с формулировками, которые звучали уже открыто по-реваншистски: «Если хотят бороться за мировое господство, нужно к этому подходить предусмотрительно, на основе тщательной предварительной подготовки, с решительной настойчивостью… Но для этого необходимо, чтобы почва, на которой стоят, оставалась непоколебимой как внутри, так и вовне»{763}. Поскольку и в демобилизованной армии, и среди населения не наблюдалось «и следов вооруженного протеста», нужно, считал Грёнер, выиграть время{764}. Этот расчет на «передышку» в точности соответствовал расчету Ленина в отношении Брестского диктата, в осуществлении которого на Украине в 1918 г. генерал Грёнер принимал участие в качестве командующего.