Трандуил рыскал по лесу во главе своих воинов, в отчаянии пытаясь найти решение проблемы, но лишь пуская силы по ветру. Все было тщетно. Он чувствовал себя тенью. Ни на что не способной, связанной долгом и неизвестностью, обреченной вечно стучаться в закрытые двери и наблюдать за тем, как по кирпичику рушится воздвигнутое, некогда великое королевство, утратившее большую часть своих земель. Всякий день приближал терпение короля к концу, так же, как и пору сомнений принца.
Каждый божий день по вечерам Леголас, измотанный частыми боями, уже привычно шел извилистыми коридорами к знакомой комнатке, где его ожидали очередные колкости да задорные усмешки колдуньи. Казалось, еще несколько недель назад он без раздумий был готов толкнуть ее в пропасть по первому приказу отца, будучи твердо уверенным в своей правоте, но не сейчас. Сейчас … Как ни странно, эта бестия открыла ему глаза. Часами следовавших за незначащими препирательствами уговоров она заставила Леголаса задуматься над палитрой его мира, заново разграничить белое с черным. Взращенная гордыней натура претила этому, но, пересматривая доклады военачальников и городничих, поступки своего отца, один за другим он все чаще замечал роковые просчеты и ложь ответственных. Причины всего происходящего предстали совершенно в ином свете.
Сложно сказать, когда же наступил тот переломный момент, когда, бредя по опалой листве в очередной черной пуще, царевич начал ловить себя на мысли об одной взбалмошной особе. О том, что совсем скоро скрипнет дверь, и он увидит ее улыбку, пусть она не несла для нее той же цены, что для него. Не знал также и когда успел изучить ее привычки, жесты, когда начал ценить выше воздуха эту улыбку, взгляды искрящихся бирюзово-серых глаз. Каждый вечер он приходил в подземелье, чтобы скрыться в тени и наблюдать за тем, как Руаэн бесцельно бродит по темнице, задумчиво ощупывает шероховатости стен, подтянув колени к груди на самом краю выступа в камне. Она любила смотреть на луну, чей свет играл в водопаде искрами, ведь это все, что ей оставалось. Но Леголас видел и иную сторону медали. Замечал истертые веревками запястья, расправляющиеся при его появлении усталые плечи, печаль, мелькающую сквозь полотно насмешки в глазах. Он сумел разглядеть свет там, где вовсе не ждал – в душе ведьмы, и она стала его бредом, тем, что не давало оступиться на краю пропасти именно ему. Наверное, он готов был без сожалений отдать все, что имел, даже пасть в бою, но стремился вернуться, несмотря на все ее «но».
***
Ледяной дождь уже не первый день скрывал от взора горизонт. Сияющие капли россыпью искр собирались на листьях деревьев и лиан, часто радуя путников неожиданным падением. Потоки воды значительно размыли дороги, по которым теперь не всегда можно было проехать верхом. Комья грязи разлетались от копыт взмыленных скакунов, от гордой поступи которых давно не осталось и следа. Промозглый ветер все сильней терзал отяжелевшие от воды полы плащей всадников. Протяжный вой рассек лезвием монотонный шум ливня, заставив нервно всхрапывать и метаться не раз побывавших в сражениях коней. Вскоре второй голос слился с первым, третьим, четвертым, оглашая весть грядущей расправы. Вой словно отражался от полотна небес, вновь и вновь раздаваясь над безмолвным, ослабевшим лесом. Он звенел среди буйства ветра и воды, заставляя еще сильней сжиматься все живое, скребя страхом и тревогой по нервам.
Отряд гнал коней во весь опор, оставалось совсем чуть-чуть дотянуть до погранпоста или, по крайней мере, до леса. Нередко эльфы встречали следы варгов за его границами, но никогда волки не пересекали их. Выходить за пределы лихолесья в погоне за отрядом орков всего в тридцать голов было ошибкой, вот только стало явным это лишь когда невдалеке от лагеря во тьме один за другим вспыхнули желтые огни глаз. Их было слишком много.
Страж, стоявший в дозоре, затрубил в рог. Выхватив меч, он вонзил клинок в метнувшегося на него из тени монстра. Рычание. Толчок мощных лап от земли. Истошные вопли боли. Вой, теряющийся далеко в синеве неба. Звон клинков и клацанье зубов. Вскрики. Падающие навзничь тела и остекленевшие глаза товарищей. Застывшие навсегда решимость и боль во взоре, исчезнувшие надежды. Слезы, каленым железом жгущие благородные лица. Багрянец теплой крови на холодной стали. Ужасающий оскал, отразившийся на зеркальном лезвии вбитого из ладони клинка. Последний раз содрогнулась рука стража, факел выпал из ослабевшей руки. Пламя, разгоревшееся на брошенной кем-то ткани шатра, осветило безвольные тела павших зверей и эльфов, забирая их данью, обращая в пепел, отражаясь заревом на стали и в мертвых озерах зениц. Первые капли застучали по доспехам, все сильней вздымался в высь огонь.
У эльфов не было шанса. Бой на месте стоянки не затянулся, но унес несоизмеримо много жизней. Первую волну существ сумели перебить, но за рекой уже слышался лай других. Водрузив на них раненых, уцелевшие оседлали коней и помчались к лесу, что есть сил.
Топот копыт. Испуганное ржание. Блеск когтей, визг, последний хрип лошади в конце колонны. Стоны. Рык, повизгивание твари. Страх. Ненависть. Стена дождя перед глазами и робкий огонек надежды, сияющий на вершине башни погранпоста.
***
Гром гремел за окном кабинета, расплывчатые тени на стены отбрасывало трепещущее пламя камина. Ветер неистово рвал бархат занавесей, словно завывая в коридорах замка. Трандуил восседал за своим рабочим столом, перебирая меж пальцев перо, не решаясь опустить взор на написанное. В движениях, взгляде владыки играла тревога.
Среди шума дождя из лесной глуши доносилось пение рога Лихолесья. Подойдя к окну, эльф придержал штору. На горизонте, за пределами его владений виднелось зарево пожара, а в лесной чаще один за другим вспыхивали факела. Со скрипом отворились массивные врата, раздался цокот копыт по мостовой и крики. Сжимающие душу стоны. Плачь женщин и детей, рыдание матерей и сестер, гордые скупые слезы стражи – смешалось все. Все больше эльфов выбегало на улицы, несмотря на дождь. Десять, от силы пятнадцать изможденных всадников в крови, из последних сил прижимающих к груди тела раненых друзей – вот и все, что осталось от отряда матерых воинов.
Решение было принято. Рука уверенно взялась за перо и последний росчерк лег на пергамент. Резкий порыв ветра в очередной раз всколыхнул полы мантии короля. Бесшумно затворилась за ним дверь. Свеча, освещавшая жестокие строки, с тихим шипением погасла.
========== Сорванные струны ==========
Принц сделал пару шагов к двери, но замер, скользнув ладонью по резной ручке. Неимоверно медленно отсчитывало мгновенья время, и каждое из них ложилось тяжким грузом на плечи двух душ, заплутавших среди причудливо извилистых тропинок собственных жизней и чувств. Войдя, он неспешно обернулся, разрезал путы на хрупких запястьях и отошел к окну, скрестив руки на груди. Фириат подняла на него глаза, а тонкие пальцы невольно начали перебирать серебряный кулон на груди. Но в этом жесте не было теперь привычной решительности. Только робость и недоверие. Она всматривалась в его лицо, чуть опущенные удивительно темные брови, меж коих пролегла еле заметная складка тревоги, тонкие сжатые в линию губы и устремленный на нее взгляд задумчивых голубых глаз. Чистых, как апрельское небо. Ярких, затягивающих, словно морская гладь. Замешательство, усталость, вопрос, грусть и что-то, чего не разобрать – в них не было ни колкого льда, ни презрения, ни упрека. Но отчего-то хотелось, чтобы этот несносный упрямец ее ненавидел, злился, и вовсе позабыл о ней… Да все, что угодно, в конце концов! Только бы не смотрел на нее так, просто, без тени притворства, заглядывая в самую суть, будто нет этого вечного «но», разбившего тысячи судеб…
-Почему ты спасла нас? Тогда, на Ист-Байт.- негромко произнес Леголас, все так же не отрывая взгляда.