– Надо выбираться отсюда…
– Стоять можешь?
– Надо выбираться…
– Пойдем, мы тебя сейчас умоем.
Кузьма взял Сашу под руки и понес к реке. Склонившись над водой, он одной рукой придерживал избитого, а другой омывал его лицо. Саша постанывал – раны щипало, когда их касалась вода.
Постепенно лицо прояснилось от кровяных подтеков, а вода под ним приняла бордовый оттенок.
– Спасибо…
– За что это они тебя так отметелили?
– Свиная рожа, этот комендант… Отдал целый ящик шушере… А я подошел да и сказал ему, что, мол, не очень это по-честному.
Кузьма посмотрел на него с бессильным укором и вздохнул.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Они пошли вдоль берега. Саша похрамывал, опираясь на плечо Кузьмы. Берег круто загнулся, и они вышли туда, где река текла полноводно и стремительно. По ней ползла бескрайняя бледно-голубая мозаика льдов. Противоположный берег маячил далекой туманной зеленью. Оба застыли, плененные пейзажем. Саша смотрел вдаль как будто с укором, нахмурив брови. Кузьма – спокойно, скрестив на груди руки.
– Охрана обступила всю протоку, но этот берег им и вовсе будто не интересен.
– Конечно – в случае чего, за них поработают лед и течение.
– И все-таки берег отсюда, за льдами, кажется ближе, чем там, – Кузьма помолчал, затем добавил: – за пулями.
Стемнело. Общими усилиями они разожгли костер в лесу, меж двух поваленных берез. Место было на редкость обжитым: из веток потолще Кузьма смастерил сушилку для белья, стоявшую сейчас у костра, а те, что потоньше, лежали заточенные под поваленным стволом. Оба, раздетые до трусов, жались к костру. Кузьма знал, что заболевают здесь чаще всего именно из-за мокрой одежды, поэтому их, промокшая за день, висела на сушилке.
Он развернул свой кулек с мукой и высыпал в котелок с кипящей водой, оставив в кульке несколько щепоток. На двоих получилось по одному маленькому комочку, заявленному Кузьмой как лепешка. Саша смотрел на лежащий возле ног Кузьмы сверток, часто сглатывая слюну, но спрашивать, к чему оставлять эти крохи, не смел. В другом котелке кипела простая вода. Костер потрескивал, а за ним была промозглая темнота, из которой временами доносились человеческие вопли, причудливые, будто крики неведомых животных.
– Не знаю, что бы я и делал без тебя, но точно не лепешки бы ел… спасибо, – Саша вдумчиво смотрел на огонь, и лицо его, испещренное ссадинами, из мальчишеского стало мужским. – Я Саша, Александр…
– Кипелов, – Кузьма, улыбаясь, протянул Саше его студенческий билет. – Кажется, ты обронил это на поле боя.
Саша благодарно кивнул и вложил билет в карман брюк.
– Я Кузьма.
– Приятно.
Произошло рукопожатие между двумя дрожащими полуголыми мужчинами.
– Ну что ж, расскажи, как тебя…
– Замели? Да как и всех – посреди улицы. Я возвращался вечером с учебы, хотя, если по-честному… со спектакля – «Горе от ума». Наши ребята сами все поставили и сделали закрытый показ. Конечно, никто разрешения не давал, но мы каким-то чудом выпросили крохотную аудиторию под «индивидуальные занятия». Ну и вот, иду я по Моховой, и тут ко мне подходят двое приветливых граждан и просят подойти помочь – машина, мол, заглохла. Я смотрю на машину и сразу все понимаю – воронок заглохнуть не может. Они вообще никогда не глохнут, – Саша улыбнулся, и в тусклом свете костра его изувеченное лицо показалось лицом какого-то злого безутешного духа. – Я полез за документами. Но при их виде «граждане» отбросили все милости и затолкали меня в машину. Тогда я еще не знал, куда меня повезут, но уже отчетливо понимал, что на этой карете я уношусь туда, откуда еще никто не возвращался. На улице было полно прохожих. У кого-то я мог даже когда-то спросить, как пройти, скажем, к приемной комиссии, или они могли меня попросить подсказать время. Но с приходом «граждан» я для всех исчез, перестал существовать, растворился, как газель на водопое, которую схватил внезапно вынырнувший крокодил. Остальные мирно обтекают это место, пока все не закончится. «От греха подальше». Проводник в иной мир просит подсказать дорогу, приходит к тебе домой из дальних краев на ночлег, сбивает тебя на велосипеде, зовет на свидание, продает билет в кино. Он – твой сосед или старый друг, которого ты, увы, никак не можешь вспомнить, но он так по-дружески выкрикивает твое имя, пробираясь через толпу, что ты начинаешь подыгрывать, чтобы не показаться грубым…
За деревьями, в считанных метрах от костра, затрещали ветки и зашелестела листва. Разгоряченные слова застряли у Саши в горле, и он вместе с Кузьмой стал выжидающе смотреть туда, откуда послышался шум. Но он больше не повторялся – что-то пронеслось мимо и побежало дальше. Какое-то время еще был слышен удаляющийся хруст веток.