С Сашей он нашелся уже в очереди за мукой.
– Все, что нашел, сложил у нас, а еще вот познакомился с… – только сейчас Саша понял, что Леши рядом не было, причем как давно, он не знал.
Из затруднительного положения его вывел звук выстрела, от которого внутри у Саши все оборвалось. В стороне от очереди, возле дерева, замертво свалился мужчина. Стрелок упер винтовку прикладом в землю, чиркнул спичкой и буднично закурил. В воздух взмыли, сплетаясь, две струйки дыма: от дула и от сигареты. Если и были те, кто обернулся на выстрел, они сделали это скорее рефлекторно, после чего пожелали скорее отвернуться. Очередь продолжала, покачиваясь, ползти. Саша смотрел на эти взмывающие к небу струйки дыма, и глаза его наливались ужасом, а рот медленно раскрывался. Народ обходил его и вставал перед ним. Он затрясся. Наконец Кузьма положил руку ему на плечо. Вышел Саша из ступора с ощущением непреодолимого омерзения. Каждая секунда, проведенная здесь, приравнивала его к стрелку, к толпе, к мертвецу. Он вышел из очереди и быстрым шагом пошел прочь, но Кузьма его окликнул:
– Побеждает тот, кто дышит, – говорил Кузьма.
– Побеждает тот, кто дышит, – говорил предательский голос разума.
Саша знал, что он будет ненавидеть себя до скончания дней за то, что останется в этом глупом, переваливающемся с боку на бок стаде, но иногда жизнь – это продление существования, жалкого и уродливого.
Он вернулся к Кузьме, но теперь стоял, не поднимая глаз от земли. Впереди кто-то роптал о том, что пристреленный подошел за мукой во второй раз. Ропот этот пополз вниз по очереди и, стихнув до боязливого шепота, сошел на нет.
Вечером Саша с Кузьмой ели блинчики с осетром. Котелок позволял готовить лишь по одному, так что, в момент съедая свой, они томились в ожидании следующего.
– Зачем они свезли нас сюда? Почему не убить сразу?
– Может, они и не хотят, чтобы мы умирали. Может они хотят, чтобы мы жили… здесь.
На этом разговор выдохся в голодной усталости, и они продолжили разделывать рыбу, закладывать ее в блинчики.
Новый день дал новую смертность.
Стояло солнечное утро, когда Саша шел по лесу. На подходе к нужному месту к нему прибился Леша. Он шел быстрой и твердой походкой, будто знал, куда идет Саша, с выражением суровым и задумчивым, не располагавшим к беседе, так что Саша не решился спросить, почему тот так внезапно его вчера покинул.
Они подошли к опушке, усеянной телами – бледно-желтыми, сморщенными, закутанными и полуголыми, старческими и детскими, изувеченными и целыми. Они лежали как отстрелянные гильзы на полигоне. С лицами закостеневшего спокойствия или застывшего ужаса. Причем стаскивало их сюда не руководство острова, а самое рядовое его население. Видимо, при всей творящейся здесь антисанитарии, у людей остались только базовые представления о гигиене, велящие избавляться в первую очередь от гнили. Тех, кто не мог уже самостоятельно встать или не подавал признаков жизни, просто сносили сюда, и здесь их судьбы (преимущественно на один лад) вершили уже падальщики и могильщики. Вчера Кузьма до самой ночи молол и толок собранные травы в самодельной ступке, а сегодня варил их в котелке. Получившимся отваром он просил отпаивать тех, кого еще можно спасти. Помимо холода, голода и травм люди страдали от обезвоживания и дизентерии. По словам Кузьмы, этот отвар не творит чудес исцеления, но как следует насыщает и избавляет от кишечных инфекций. Саша же видел в котелке бурлящее темно-зеленое месиво с ядреным запахом.