Я почувствовал, что невероятно быстро лечу вверх. И в следующий миг БОЛЬ обрела для меня новые смыслы. Я не мог закричать. Я не мог пошевелиться. Я не мог даже шелохнуться. Всё мое естество заполняла адская боль, от которой я не мог даже потерять сознание. Я ничего не видел. Я ничего слышал. Я ничего другого не мог, кроме как биться в ужасной агонии. Быть самим воплощением агонии.
Шли часы, дни, недели… Годы…
А может, лишь доли секунд…
Чувства не притуплялись… И не обострялись…
Я испытывал лишь муки во тьме и тишине…
И тут… словно отключили… То ли боль, то ли мое сознание…
Настал миг…
Когда я открыл глаза и увидел полог фургона, в уши устремилось разнообразие звуков: голоса людей и животных, скрип фургона. Если рай на свете и существует, то сейчас для меня не было места прекраснее. Я осторожно пошевелил пальцем и, казалось, этим движением мог свернуть целые горы. Тело пронзила боль, но после того, через что я прошел, она показалась мне не страшнее щекотки. Я начал чувствовать под собой доски и постеленную на них ткань. Я глубоко вдохнул и резко сел. Тело словно пронзил разряд тока, но сейчас это ощущение меня даже развеселило, а в голове поселилась мысль: «Надолголисомнойэтопрекрасноесостояниекогдаянеуязвимдляпытокипалачей?»
Далли обернулась ко мне и тут же радостно крикнула в сторону:
— Танисса! Скит пришел в себя!
Карл отвлекся от управления повозкой и тоже радостно на меня посмотрел. За задний борт повозки схватилась дроу и достаточно легко запрыгнула внутрь. Она посмотрела мне в глаза, а я усмехнулся в ответ:
— Это я. Только, боюсь, некоторое время сам на себя буду не похож.
— Больно?
— Было. Теперь даже с трудом представляю, что теперь буду называть больно.
Я глубоко вдохнул и стал серьезнее.
— Сколько я так лежал?
— Трое суток. Через пару часов достигнем деревни.
Я снова упал на пол. Так в молчании мы ехали некоторое время. Потом я повернулся, нашел вещи барда и протянул ему цитру:
— Карл, сыграй что-нибудь веселое, да подольше. Далли, подскажи, где есть готовая еда, Танисса, садись за вожжи. Давайте хоть пару часов побудем беззаботными добрыми бродягами.
На несколько мгновений повисло молчание. Потом все хором стали возражать, что на беззаботных добрых бродяг мы похожи так же сильно, как гоблины на лесных эльфов: и у тех, и других остроконечные уши — на этом сходства заканчиваются.
И вот, горланя песни и разминая мое тело, мы и добрались до деревни. Сначала я испугался, что мы вернулись назад — настолько застройка до абсурда однообразна — но вскоре смог найти различия. Заселились в гостиницу. Карл во всех подробностях обсудил с главой деревни будущий концерт, оплатил необходимые взносы и труд местных жителей для постройки сцены. Первый день мы посвятили отдыху.
Мы с дроу решили выяснить отношения с преследователями. Нашли подходящего посыльного и послали его назад по дороге с письмом: в нем было приглашение на концерт. Я сразу обозначил условие: если они не желают драться, то и мы первыми не станем. А если они тоже хотят уничтожить демонические артефакты, мы готовы принять любую помощь.
На второй день в гостинице состоялась встреча с отцом Бернардом. Специально для этого случая мы соорудили что-то похожее на стол для переговоров.
— Здравствуйте, мой друг. Мы так давно вместе, что я решил вас так назвать. Меня можете звать Протектор, что значит «страж» на одном из известных мне языков.
На мгновение Бернард легко улыбнулся и тут же перешел на серьезный тон:
— Здравствуйте, Протектор. Интересное вы выбрали новое имя. Я отец Бернард. Перейдем к делу. Где артефакты⁈
Я показал «клык» на поясе.
— Всё при мне и под рукой. Думаю, вам известна моя феноменальная устойчивость к воздействию подобных сил. Вас только это волнует?
— Меня волнует безопасность людей вокруг вас. Это причина, по которой я следую за вами.
Я изобразил голосом карикатурное возмущение, скрывая истинные эмоции под маской:
— А как же я? Моя безопасность⁈
Бернард тяжко вздохнул, попытался просверлить взглядом маску, сдался и уверенно предложил:
— Предлагаю вам снять маску, и поговорим как серьезные люди об угрозе в ваших руках, которая из-за вашей безответственности может стать большой бедой для всех окружающих.
Маска не пропускала ни одну эмоцию — под ней пряталась лишь моя безграничная ирония. Я хотел максимально запутать своего собеседника: хватит уже быть простым бродягой, нужно действовать хитрее.