В руке тоо сверкнул короткий кривой кинжал. Когда он успел достать его, откуда?
– Выбирай, – прорычал тоо, навалившись на пленника. – Правый, левый?
Гладкое острие покачивалось у самого его лица. Разбойник замер, впившись взглядом в кинжал так же, как пальцы тоо впивались в его шею.
– Л-л-левый, – проблеял он спустя несколько долгих секунд.
Больше всего Аори хотелось отвернуться, когда пленник закричал. Но она не могла, не имела права. Прижала руки к лицу, словно защищала свои собственные глаза, и смотрела. Как после удара тоо кинжал выпадает из опустевшей глазницы, вонзается в алтарь, будто в дерево, а не камень. Как ливнем сыплются вокруг него темные капли оттого, что пленник трясется, будто в припадке, но не может оторвать ладоней от разгорающихся рун. Как вслед за ними наливается энергией каменная женская фигурка, и от нее, будто щупальца, тянутся бесчисленные потоки через прикованного араха. В муке он запрокидывает лицо к небу, и тут же, будто ждали этого, в него вонзаются сотни парящих в воздухе “соломинок” и завершают проходящий через тело узор.
Закусив губу, Аори незаметно отступила на шаг. Если отводящий бури артефакт почует малейшие следы изменения в теле, он может втянуть в аркан и ее.
Стоило последнему фрагменту занять положенное место, как энергия водопадом обрушилась на алтарь. Вспышка, похожая на взрыв, заставила Аори на мгновение зажмуриться. И, когда она открыла глаза, ни следа не осталось от сияющего мощью аркана. Все стало прежним, скалы, песок, ветер, играющий ветками тавуки. Только арах в черном тихо стонал у широкого каменного подножия.
Перешагнув через него, тоо осторожно протянул испачканные кровью руки к изваянию. Бережно, словно спящего ребенка, он поднял каменную фигурку.
Искусно выполненная статуэтка пропорциями походила скорее на чужачку, чем на арашни. Вытянутая, с тонкими руками и ногами, с длинными пальцами и ногтями на них, выкрашенными золотой краской. Овальное лицо с высоким лбом переходило в острый подбородок, и правую половину его покрывали изящные цветочные узоры.
– Двуликая, мы вернем тебя домой.
Караванщики почтительно расступились, пропуская тоо.
Вернувшись к вожаку, Шуким тщательно укутал статуэтку в несколько слоев шерстяной ткани, мягкой, как волосы новорожденного, и опустил в притороченный к седлу короб.
– Всем отдыхать. Выдвигаемся на закате.
– Что с этим?
Дафа пнула притихшего пленника в бок. Застонав, он перевернулся на спину, попытался прикрыться рукой, но тут же обессилено уронил ее в песок, открывая лицо зною и взглядам.
Пустая глазница слева чернела выжженным дном, и от нее изломанными лучами тянулись во все стороны страшные выпуклые шрамы. Не свежие раны или ожоги, но будто следы их, глубоких и почти смертельных.
Отвратительная пародия на статуэтку.
– Двуликая оставила ему жизнь, – в голосе тоо звенели сталь и сожаление. – Перевяжи. Жрицы захотят с ним поговорить.
Арашни улыбнулась, хищно и зло, и Аори невольно поежилась. Неизвестно, на что способны жрицы, но измененные не гнушались помощью демонов, выцарапывая крупицы истины из своих жертв.
И учили этому друг друга.
Sub7even. Listen to your soul.
4.
В ярко освещенной лаборатории царил холод. Поначалу незаметный, он забирался под одежду, пропитывал ее собой, прикасался к коже тонкими пальцами, словно приглашая вошедших остаться и разделить с ним тихий покой.
Холоду уже наскучила прежняя игрушка. Бессильно уронив голову на грудь, она сидела на стуле без спинки и никак не реагировала на ненавязчивое заигрывание.
Даже когда громко хлопнула входная дверь, мужчина не пошевелился. Длинные волосы, когда-то светлые, а теперь повисшие грязными сосульками, падали на плечи и голую грудь, закрывали лицо.
Правая штанина, разорванная в колене, обнажала металлическое соединение. И обычную ногу, и протез привязали в щиколотках к ножкам стула. Руки лежали на подлокотниках, и там, где в тело впивались ремни, под кожей проступали фиолетовые пятна.
Сбросив на руки ученице тяжелую сумку, Сиэ приблизилась к пленнику и опустилась на колени. Медленно она поднесла руку к его лицу, отвела в сторону спутанные пряди волос, провела по щеке кончиками пальцев, коснулась подбородка, запрокидывая голову мужчины. Опухшие веки приподнялись, и он с трудом сфокусировал взгляд на измененной.
– Вот так-то, – улыбнувшись, ласково сказала она. – Побудь со мной. Поговори. Тебе ведь есть, что рассказать.
Мужчина облизнул потрескавшиеся синие губы. Даже сейчас, изможденный и замерзший до полусмерти, он был красив. Не совершенной красотой полумайда, но человеческой, жизненной, проступавшей и в точеных чертах лица, и в линиях мускулистого тела, во взгляде темных глаз и даже в голосе, когда пленник хрипло, с трудом ответил.