Согласно ПВЛ, Ярослав получил новгородский стол после того, как случилось умереть «стареишему Вышеславу Новегороде»[181]. Если бы в политической практике этого периода сложился какой-либо порядок замещения столов, его место, несомненно, должен был бы занять Святополк. Поскольку ничего подобного не произошло, можно предположить две альтернативы: 1) Владимир не придерживался неукоснительно практики назначения в Новгород «старейшего» сына, т. е. для него поддержание определенного порядка замещения столов не являлось принципиальным; 2) факт «старейшинства» Вышеслава был зафиксирован позже, c тем расчетом, чтобы упрочить не только сформировавшуюся на рубеже XI–XII вв. концепцию о главенстве этого принципа, но и представление о приоритетных правах преемника Вышеслава на новгородском столе – Ярослава. Из летописного рассказа о Ярославе следует, что основной функцией князя-наместника являлся сбор дани и последующая отправка 2/3 ее в Киев (в тех же пропорциях в Киев при Ольге поступала дань с древлян)[182]. В тексте подчеркивалось, что «тако даяху вси посадници новъгородьстии» (в НІЛМ «и тако даяху въси князи новгородстии»)[183].
То, что новый новгородский князь нарушил установившийся порядок, исследователи обычно объясняют его тесной связью с интересами новгородской общины[184]. Но если взглянуть на источниковый материал с точки зрения «грубой элементарности» факта и учесть, что Ярослав не являлся исконно новгородским князем, а занимал новгородский стол только несколько лет, станет очевидно, что он вряд ли успел проникнуться интересами местного населения, верхушку которого безжалостно уничтожил после того, как новгородские «мужи» перебили наемников-варягов.
Помимо ПВЛ несколько модифицированное описание этого инцидента сохранилось в НІЛМ. Вслед за А.А. Шахматовым исследователи видят в нем отражение ранней летописной традиции[185]. В НІЛМ конфликт Ярослава с новгородцами представлен следующим образом: «В Новегороде же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много, бояся рати; и начаша Варязи насилие деяти на мужатых женахъ. Ркоша новгородци: „сего мы насилья не можемъ смотрити“; и собрашася в нощь, исекоша Варягы в Поромоне дворе; а князю Ярославу тогда в ту нощь сущу на Ракоме. И се слышавъ, князь Ярославъ разгневася на гражаны, и собра вои славны тысящу, и, обольстивъ ихъ, исече, иже бяху Варягы ти исекле; а друзии бежаша изъ града. И в ту же нощь ис Кыева сестра Ярославля Передслава присла к нему весть, рекши: „отець ти умерлъ, а братья ти избиена“. И се слышавъ, Ярославъ заутра собра новгородцовъ избытокъ, и сътвори вече на поле, и рече к ним: „любимая моя и честная дружина, юже вы исекохъ вчера въ безумии моемъ, не топерво ми ихъ златомъ окупите“. И тако рче имъ: „братье, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в Киеве; хощю на него поити; потягнете по мне“. И реша ему новгородци: „а мы, княже, по тобе идемъ“. И собра вои 4000: Варягъ бяшеть тысяща, а новгородцовъ 3000; и поиде на нь»[186].
В этом тексте следует выделить ряд принципиально важных моментов. Во-первых, структура сюжета здесь в общих чертах совпадает с содержанием реконструированного выше первоначального летописного рассказа о борьбе Ярослава и Святополка, еще не осложненного элементами «борисоглебской тематики», которая присутствует отдельно под 1015 г. в виде повести „Об убиении Бориса и Глеба“[187]. Во-вторых, в НIЛМ гипертрофирован мотив раскаяния Ярослава, который призван продемонстрировать неправоту князя[188]. В-третьих, неоднократно отмечалось, что НIЛМ, в отличие от ПВЛ, говоря об истреблении новгородцев Ярославом, упоминает о «славной тысяче воев», а не о «нарочитых мужах». Согласно предположению А.Е. Преснякова, получившему развитие у других ученых[189], речь могла идти не о реальном количестве людей, а о членах древнейшей военной организации – новгородской «тысячи», которых следовало отождествить с «нарочитыми мужами» (большинство из них видит в ней представителей местной знати). В контексте этой гипотезы вспыхнувший в Новгороде конфликт между варягами и новгородцами можно представить как противостояние между двумя военными организациями – пришлой варяжской дружиной и местной «тысячей».
181
В.Н. Татищев отнес смерть Вышеслава к 1010 г.
183
ПСРЛ. Т. 3. С. 168. Как заметил И.Я. Фроянов, это разночтение может быть свидетельством того, что составители ПВЛ, в отличие от новгородских летописцев, рассматривали новгородских князей как посадников киевского князя
184
185
187
Как отметил П.В. Лукин, в НШМ «Предслава сообщает об убийстве
189