~
Нас учили бороться, но не учили сдаваться. Мы продолжаем бороться с жизнью, не доверяя ни ей, ни себе. И жизнь преподносит уроки и говорит нам: «Сдавайся! Мгновенью, своей дороге, судьбе».
~
Я был в Назаре, на заре сидел на берегу на борту лодки, не спешащей отплыть, вспоминал, что так долго пытался забыть, улыбался мгновению быть. Я пришёл сюда творить. С другими творить этот мир. Покорять Гималаи, Памир, брать вершины души, видеть явь не только на этой планете. В тиши утра вдруг понимаешь, прямо сейчас живут миллиарды планет. И мы больше не отделены от них. И их можно услышать, если убрать лишний шум. Если слушать сердцем, если смотреть, закрыв глаза, не уносится в грёзы, а просто слушать жизнь. Мы больше. Мы намного больше, чем всем нам казалось. Мурашки бегут по коже от этого вселенского счастья
быть не одним.
~
И память предков вновь приводит к океану на север дальний, но столь близкий сердцу моему, я в омут памяти ныряю без остатка, увидеть жизни торжество и красоту. Я сквозь лета лечу сквозь время и пространство подобно птице белого крыла, и солнце светит мне другим, но столь знакомым светом в эпохе, что давным-давно на севере была. И тот далекий север ближе мне, чем этот, распахивает предо мной он тайны дверь, он принимает всех, кто шёл к нему с открытым сердцем, преодолевшим сковывающий страх потерь.
~
Моя душа — птица, иногда томится в грудной клетке, мечется под рёбрами, стремится в высь, в обитель поднебесную, смотрит на бегущие подсвеченные солнцем облака. Я кормлю её звёздными крупицами, лиловыми и алыми зарницами, шепчу: «Клетка всегда открыта, нет никакого замка».
~
Как тот вершился грозный суд: судья внутри у каждого случился, без приговоров, громких слов, одним лишь взглядом проявился. Как виноваты были все кругом, и как легко было смотреть на внешнее, но развернулся взгляд, и пал огромный мир, невыносимо стало душам грешным. И на колени пал палач внутри, моля о милости и о пощаде, невыносимо лицезреть в святилище души, как каждый себя жалит своим ядом.
~
Мы не могли быть другими — мы дети своей эпохи, мы жаждали заполучить весь мир, не довольствуясь жалкими крохами. Нашими учителями были войны, голод и катастрофы, мы учились выживать как могли, восходя на свою Голгофу. Мы верили придуманным ценностям, искаженным порочным мифам; человеческий лайнер никто не ведёт, мы несёмся на подводные рифы. Мы убили в себе богов и не веруем в их воскрешение, на разломе эпох-берегов так непрост и тернист путь спасения.
~
Я фокусником был и трюкачом, умел преподносить свою реальность, конечно, мне никто не доверял, я представлял угрозу и опасность. Я брал всё пошлое и извращал его ещё сильней, в натянутых улыбках зрителей мерцая, я осмеял пороки все и все грехи, меня аплодисментами лишь осыпали. Был трикстером, паяцем и шутом, ища всю жизнь лишь взгляд, наполненный печалью, но видел наглые размазанные рты, надменные слащавые улыбки их венчали. Я исстрадался в этой роли чудака, не ведая ни цели представления, ни смысла; дурак, что на помойке ищет жизнь, не сыщет никогда достойной жизни.
~
Дитя Самайна, темных дней Земли, всегда несёт в себе частицу света и раздувает свой огонь внутри молитвой, замыслом, обетом. Дитя Самайна ходит в темноте и темноты, как дети света, не боится, на той невидимой и навной стороне его душа смеётся и искрится.
~
Смотри, мир надевает маску хаоса, и предстаёт пред каждым хаос своим, пойми, ты не сражаешься за правду, становишься ты больше, лишь другим. Смотри, как падают непониманьем созданные стены, смотри, воспламеняются знакомого пути мосты, и отрезают путь назад, отдав нам вечность, в её мгновении живу и я, и ты.
~
И пошли мы за смыслами в земную жизнь и искали их, глупые дети, ничего не создав, никогда не найти, не найти на всём белом свете. Как ложатся на чистой бумаги лист буквы ровным и ладным строем, создавая строку, создавая стих, так и мы жизнью смысл раскроем. Ничего не создав, ничего не понять, сердце жизнью горит и делом, даже дети рисуют свои миры во дворе на асфальте мелом.
~
И перестало зло быть чёрным и больным, и стало новой гранью вольной, и враг жестокий (тут подставь своё) обрёл лицо, стал человеком: великодушным или подлецом, воздушным, словно облако, или дождём свинцовым; ты эти лица знаешь наперёд, их в зеркале не раз глаза твои встречали, но роль, что вновь тебя венчает, увы, не ты, и роль того не знает, как хорошо, что это знаешь ты.