По провинциальной бензозаправке на самом конце германского света крутились парни в хлопчатобумажных тренировочных костюмах и девицы в фиолетовых адидасах. Сюда они приехали на машинах с сельским тюнингом. В игровом салоне на следующей бензозаправке какой-то водила, смесь американского дальнобойщика с чешским футболистом, играл на автомате и был чрезвычайно печальным. На стенах висели фотки старых, добрых времен, как и везде, где время закончилось, не успев начаться. Пожилые дамы – продавщицы колбасок, были ужасно милыми и ко всем обращались "дорогуша". То есть, так они обращались одна к другой и ко мне, а еще – к черной пустоте, потому что практически никто иной к ним не приходил.
Возле полки со спиртным стоял довольно-таки элегантный герр, на вид – пенсионер. Держался он неплохо. И немного походил на латыша или эстонца. Это мне так казалось. В советских военных фильмах именно латыши и эстонцы всегда играли немцев, а этот вот герр, выглядел, скорее, так, будто играл немца, а не был немцем. Он искал дешевый виски, поскольку не совал нос к брендовым на высшей полке, а к тем, что назывались типа Feldjäger или там Fanneträger. Ну, естественно, не таких, потому что таких наверняка и не бывает, но что-то в этом типе. И вот сядет он потом, представлял я себе, в свой "фольксваген поло" и поедет в свой дом, гармонично встроенный среди других домов, разожжет камин, нальет себе "фаннетрагера" и станет представлять себя на конце света. Вроде как он и на конце света, но он станет придавать этому своему концу настрой истинного, романтического конца, и станет призывать атмосферу апокалипсиса. Чем больше он станет пьянеть, тем сильнее будет чувствовать себя словно римлянин где-нибудь под Адриановым Валом, или словно английский сходящий с ума лорд в замке, выстроенном на скалистом острове, одном из сотен в Импаерии; словно седой прусский граф в Остпройзен[19] или саксонский герр где-нибудь в Зибенбюрген[20], будто северный ярл, зимующий в крепости где-то в Винланде[21]. Или же как Эдриэн Кертон де Виарт, британский неуничтожимый офицер, который во время Первой мировой войны потерял глаз, кусок уха, ладонь (наполовину отстреленные пальцы он отрывал себе сам), несколько раз пули извлекали у него из черепа и других, менее невралгических частей тела; он пережил несколько катастроф, которые обычные люди никак не переживают, чтобы, в конце концов, искалеченный, не желая попадать людям на глаза, он поселился на самом конце известного ему мира, то есть на территории принадлежавшего тогда Второй Жечипосполитой Полесья. В этих "европейских джунглях", как называли эти территории перед войной, он предавался охоте и месяцами не общался с людьми. Всегда он ассоциировался у меня с канониром Ябурком из старой австро-венгерской песенки о том, как он "при пушке стоял и быстро-мигом заряжал", хотя пули, поочередно отрывали у него все конечности. Только канонир Ябурек "при пушке стоял и быстро-мигом заряжал"; когда же, в конце концов от него осталась только голова, она подкатилась под ноги Его Величеству Францу-Иосифу I и доложилась, извиняясь за то, что нечем отдать салют
А когда этот наш германский пенсионер от своего "фанетрагера" уже сильно опьянеет - тихонечко, под нос произнесет gottendämmenrung и заведет на ночь рвущую кровь в жилах музыку. Вагнера. Или Лайбах, если у него имеется музыкальный вкус. Или Раммштайн – если вкуса не имеется. Моргенем эрвахтнет (утром поднимется – нем.) с похмелюгой и примется придавать форму всему окружающему, чтобы даже здесь, в этой пустоте, вылепить какую-никакую реальность. Выдрать ее из "ничто". Даже здесь, на самой польской "гренце" (границе – польск.местн.).
Я же еду дальше, в Дрезден. В странный город.
Во время войны Дрезден раздолбали бомбами до самых скелетов домов.
И потому в Дрездене появилась архитектура времен амбициозного коммунизма, когда ему еще хотелось доказывать, будто бы он наилучшая цивилизационная опция во всем мире. И все это прикрывает современная германскость.
В отстраиваемом до сих пор центре пытаются воскресить некие следы убитой локальности, только выходит не ахти. Застройщики пытаются воспроизвести давнее расположение улиц в районе Фрауэнкирхе, и уже сейчас все выглядит просто скучно. Настолько же скучно и нудно, как во всяком ином богатом и расцвеченном центре западноевропейского города. Словно в каком-нибудь Копенгагене или там Кёльне. Словно во всех тех городах, по которым выли от тоски замкнутые в народных республиках, напитываемые серо-бурым окружением граждане; те самые, к которым тянутся колонны беженцев и мигрантов с юга и востока, и которые сейчас, спустя четверть века после падения стен, выглядят просто очередным этапом униформизации.
20
Трансильва́ния (
21
Ви́нланд, Винла́ндия (исл.