Потому-то сам я люблю идти дальше, в околицы Прагер Штрассе, и шататься среди социалистических небоскребов, уже выпотрошенных от социализма, зато напиханных капитализмом. Это нечто, в стиле сплава представляемой в странах народной демократии Америки и фантастического кино. Повсюду порожденная десятилетиями назад старая форм и мигающие рекламы Макдональдс, H&M и отелей Ibis.
В российской забегаловке с блинами сидели немецкие неофашисты и громко чего-то распевали. Они уже были хорошенько под градусом, и русскоязычная обслуга поглядывала на них с беспокойством. В принципе, выпивать там было нельзя, это было заведение в стиле "слопай блина и до свидания", но эти уже пришли забуханные, расселись и не желали уходить. Выглядели они словно с известной из истории картинки: тридцатые годы, пивная где-нибудь в немецкоязычном городе, в Данциге, Бреслау, Лейпциге или как раз Дрездене, дружбаны из SA за широким столом, раскачивающиеся пивные кружки и Die Wacht am Rhein или Horst Wessel Lied. Die Strasse frei den braunen Bataillonen, SA marschiert… (Освободить улицу для коричневых батальонов, марширует SA – нем.).
Но в конце концов они вышли. И обслуга, и клиенты облегченно вздохнули.
Позднее, где-то под "Ибисом", мне встретились другие: эти орали, что Ausländer raus (Долой чужестранцев – нем.). Тоже были пьяны, но чуточку, угрозы почти что не представляли. Два чернокожих парня прошло мимо них с деланным весельем на лицах, из-под которого, все же, выглядывал испуг.
Берлин
- Те эмигранты, которые приехали сюда раньше, беженцев не слишком любят, - говорил мне знакомый, партийный деятель из SPD (Социалистическая Партия Германии). Мы сидели в подвале берлинского Клуба Польских Неудачников, а его хозяин, на котором был надет модный, замечательно скроенный и дорогой костюм, сидел наверху. – Возьмем, к примеру, моего парикмахера. Он турок. Говорит: meine herr, вы понятия не имеете, кого сюда напустили. Они не умеют читать. Это же варвары. Отвечаю ему: meinе herr, это расизм, а он свое: не знаете, не знаете. И вот тут, - снизил он голос, - меня раздражает то, что об этом свободно не поговоришь. Каждый сразу же принимает тебя за расиста…
- Тот, кто живет в соответствии с догмами, - произнес я, отпив пива, - должен проиграть.
- Ну да, потому мы и проигрываем. Или проигрывали. А вот сейчас постепенно уже начинаются нормальные, разумные дебаты.
В прокате дисков DVD на Нойекёльн крутилась пара лет пятидесяти: мужик с усами, похожий на турка или курда, и его жена в хиджабе. Они копались на полке с комедиями. Муж что-то предлагал, жена отрицательно качала головой. Муж выступал на жену за то, что та не желает смотреть немецкие фильмы. Демонстративно чехвостил. Чтобы хорошо было слышно.
- Kennst du nicht Deutsch? – кричал он. – Bist du Blut?! (Ты не знаешь немецкий? Это в крови? – нем.).
Костек, который живет на Кройцберге, в турецком блочном доме, говорит, что турок можно узнать по усам. - У коммунистов, - говорит он, - усы лохматые, беспорядочные; у ататюрковцев – такие же, как у Кемаля Ататюрка, у исламистов – короткие, в стиле Эрдогана; у националистов – большие, несколько в стиле водителя грузовика, в форме полумесяца. У неооттоманцев – усы закручиваются вверх. И так далее.
- А знаешь, - говорит он, вопреки представлениям, они прилично интегрированы. Это видно во время футбола. Если играет Турция, они вывешивают турецкие флаги. Но если играет Германия – немецкие.
В Нюрнберге я был как раз тогда, когда немцы приложили словакам во время чемпионата. В пивных болело множество турок. После победы, по широкой аллее вокруг старого города туда-сюда ездили колонны машин, обвешанные немецкими флагами. Их водители орали в знак приветствия и давили на клаксоны. Многие их них были турками.
Нюрнберг выглядел в стиле девяностых годов: пастельные краски, гадкая плитка – старый и нехороший способ обновления. Перед зданием суда, в котором происходили процессы над нацистами, стояла турецкая баня. В ней проходила свадьба молодой турецкой пары. Лично мне это ужасно нравилось.