- Ну вот, - сказал он, - теперь сможешь написать, что пропутинский пропагандист живет крайне паршиво.
Но паршиво как раз не было. Квартира, хоть и скромная, была довольно уютной, и выглядела она как стереотипное жилище советского – или постсоветского – интеллектуала. Стены, заставленные книжками, небольшая кухонька, в которой Дмитрий приготовил ужин, а в большой комнате – стол, за которым мы пили водку. Мы ели вареную картошку, квашеные овощи и холодец, а Дмитрий говорил мне, что Запад обязан пасть, потому что в нем уже нет религии[187], а без религии и исходящих из нее моральных ценностей падет даже и экономика.
Мы пили, а хозяин атаковал. В основном, Запад. Делал он это способом, характерным для популистских заводил. Или же охотников, выходящих на мамонта. Он бил в хорошо идентифицированные слабые точки, а потом, не ожидая ответа, отскакивал – и бил в следующую точку. Интервенция в Ливии, в Ираке, в Косово. Принуждение к демократии. Агрессивное окружение России военными базами. При этом его не слишком волновала такая штука, как последовательность.
- Из прав человека вы создали религию! – Дмитрий поднял палец вверх, забывая, что буквально только что обвинял Европу в полнейшем отсутствии данной ценности. – А сами ведете себя словно фанатичные священники этой религии!
Когда-то в Европе был супрематизм[188] расовый, потом – культурный, а теперь у вас супрематизм институциональный, - провозглашал он, не обращая внимания на факт, что только что противостоял "террору политкорректности". – Тут вы поосторожнее, нельзя нас презирать только потому, что у нас худшие суды и не столь эффективно действующая демократия, как у вас!
Юнкер – фашист! – кричал Дмитрий. – Он противился демократическому выбору австрийцев, которые голосовали за Норберта Хофера[189].
- А разве Хофер не больший фашист? – спросил я.
- Вовсе нет, - ответил мой хозяин, не моргнув глазом, - если его партия была легально зарегистрирована в Австрии.
Иногда он доходил до явных высот абсурда, утверждая, например, что это не Россия находит себе партнеров среди европейских крайних правых, а ее к этому вынуждает западный мейнстрим, который не желает с Россией разговаривать. В такие моменты я украдкой осматривался по сторонам, думая над тем, где может быть спрятан микрофон.
Под конец Дмитрий заявил, что поляки и русские похожи друг на друга.
- Например, - сказал он, - они не любят педиков. И должны этим гордиться! – заявил, я же попросил его вызвать такси.
Возвращался я через пятничную ночь. Такси ежеминутно застревало в пробках. Я же присматривался к водителям соседствующих машин. Какой-то чернокожий парень привязал к боковому зеркалу георгиевскую ленту. Какие-то гопники желали гнаться за нами на тюнингованной ладе. Еще один чувак сидел за баранкой джипа, на который он наклеил одновременно и логотип трансформеров и надпись "Спасибо деду за Победу". Уже ближе к Чистым Прудам по улице галопом скакали, что тут поделать, девицы на лошадях. Под хостелом сидели Миша с Артемом и рэповали под виски. Косячков с травкой не было, потому что Женя заявил, что в гробу он видит такие поиски работы, и вернулся к себе в Днепропетровск.
На Новом Арбате я нашел предвыборный плакат Вячеслава Лысакова, который вопил: "Власть под общественный контроль!". Я удивился: что это еще за оппозиция, инициирующая опасные движения снизу? Поглядел на нижнюю часть плаката, а там – черным по белому – было написано: "Единая Россия". Я отошел, не отойдя от шока.
- Только фраеры верят в демократию, - повторял я сам себе, прогуливаясь по столице автократической державы, которая внешне все сильнее походила на Запад, в которой жилось – несмотря на кризис – на вполне неплохом уровне, в довольно-таки неплохом окружении. На кой ляд демократия, раз, как все здесь считают, в нее не верит даже Запад? Зачем обманывать, достаточно создать парадизиак[190] такого же образчика, мираж, копию – и иметь у себя то же самое, только без всего этого занудства с гражданскими свободами и политкорректностью. Вместо того, чтобы размещать свою партию в избирательной гонке на политической сцене, достаточно будет сунуть всю политическую сцену – от левых и либералов до крайне правых, плюс гражданские движения – в собственную партию, и уже внутри нее устраивать гонки, перемалывая в мозгу замечательную мысль: "Государство – это я".
Я глядел на все это притворное, перегнутое (от "перегнуть палку") хипстерство, и мне вспомнился Берлин, где все это, весь этот расслабленный, беспроблемный стиль жизни был выстроен на зрелой акцептации, толерантности и бессознательной свободе, здесь же пытались привить только лишь его форму, без понимания сути дела, в качестве символа открытости принимая прокладывание велосипедных дорожек, по которым мало кто ездил, и разрешение горожанам садиться на газоны в парках, откуда раньше гоняла полиция, ибо кто такое видел – траву топтать!
187
Все-таки, наверное, "нет веры" и т.д., хотя Автор упорно пишет "religia". Кстати, в Польше этим же термином обозначают уроки Закона Божия. То есть, "нет Закона Божия, божьих заповедей"…
189
Жан-Клод Ю́нкер — люксембургский и общеевропейский государственный и политический деятель, с 1 ноября 2014 года Председатель Европейской комиссии, премьер-министр Люксембурга, министр финансов Люксембурга, глава еврогруппы. Норберт Хофер — австрийский политик, член ультраправой политической партии Австрийская партия свободы. Кандидат в президенты Австрии на выборах в 2016 году, после ухода в отставку действующего президента — один из трёх исполняющих обязанности президента.
190
Парадизиак (