Но Москва с Питером были городами летучими и нереальными. В одинаковой степени они могли располагаться в Тихом океане – приятный климат, морской бриз, а не тут, в самой срединке евразиатской гигасуши, где зима так достает морозом, словно бы солнце погасло, а летом таким жаром бухает, что прямо леса горят. Москва и Питер – это не Россия, потому что с остальной страной у них нет ничего общего, и в то же самое время – это суть России, потому что, если отрубить эти две головы российского орла, то тело понятия не будет иметь, что с собою дальше делать.
- В провинции мы не существуем, - говорил мне Иван, журналист одной из либеральных газет. – За оппозицию практически никто не голосует. Нас попросту нет. Не то, что народ любит Путина, нет же, иногда его просто ненавидят – но просто нет никого другого, а вот к нам серьезно не относятся. Только фраеры еще верят в демократию.
- А вы сами верите? – спросил я.
- Ну… - замялся тот. – У нас наррация точно такая же, как и в других местах в Европе. Кроме одного: мы понятия не имеем, откуда у вас взялась уверенность, будто бы Путин на кого-то нападет. Ведь он столько сил положил в построение своей политической позиции, в подкуп народа всей этой псевдовестернизацией… Он желает в спокойствии дожить до смерти и править, сколько там удастся, или же помазать кого-нибудь наследником – лишь бы не отдать власти кому-то, кому придет в голову идея посадить его в тюрягу.
- Но если кто-то одновременно изо всех сил вооружается, и у него валится экономика, - сказал я, - то из этого ничего хорошего получиться не может.
Иван пожал плечами.
- Кто знает, а вдруг вся эта операция с милитаризацией нужна затем, чтобы Запад знал, что если он станет под Рутина ямки копать, то здесь случится такое же безумие, как в Ливии после Каддаффи. Возможно, он рассчитывает на то, что Запад перепугается подобной перспективы и оставит его в покое. А Путин занял Крым, повоевал в Турции – и добрался до позиции, которой желал. Россия, как он сам говорил, поднялась с коленей. Никто уже не относится к ней с жалостью и снисходительностью, как при Ельцине. А зачем ему больше?
Мы пошли на пиво. К нам присоединилась девушка Вера. Вера была родом из Севастополя в Крыму, родители ее так же продолжали там жить. Вера проживала в Москве, но была либералкой, так что в рамках протеста против аннексии Крыма она не желала отдать украинский паспорт в обмен на российский.
- Ну а твои родители, - спросил я у нее, - хотели бы они, чтобы Крым вернулся Украине?
- С чего бы, - усмехнулась та. – Они за Путина.
- А сама бы ты хотела?
- Нууу… - задумалась девушка. – Теперь, когда там уже все поменяли… телефоны, банки, полицию, да все – и снова менять все сначала? Люди с ума сойдут от этого. Так что, пускай уже будет так, как есть.
Я возвратился в хостел. Там уже ожидал только лишь печальный сахалинец. Артем возвратился в Калининград.
Ожидая варваров, то есть самих себя
Я снова поехал в Лихень[191]. Ехал я между неработающих ларьков с трубочками с кремом и освященными медальонами. Припарковался на огромной, пустой стоянке, которую охраняли уродливые гипсовые ангелы.
Кофе я купил в магазине, в котором продавали еще и фигуры святых, Иисусов и Марий. У Иисусов и Марий были печальные глаза и ценники, прицепленные на шеях, так что выглядели они словно рабы на рынке. А потом вышел, остановился перед собором с кофе, обжигающим мне пальцы, и просто пялился. Ну да, баран на новые ворота, именно так. Не мог я оторвать взгляда от этого варварского громадья и жестяного сияния позолоченных куполов. Вот вроде бы – польская Церковь – это Церковь латинская, вроде бы как Польша принадлежит старой и рафинированной цивилизации Запада, цивилизации умеренности и тонкости, но, как до чего доходит, так никто уже в эту тонкость и не верит. Каждый прекрасно знает, что блеск и громадье срабатывают лучше всего.
На фоне пели деревенские петухи. Я стоял у подножия собора и глядел на громадные фигуры над входом: у Богоматери было несколько запавшее лицо, зато из нее струилась такая сила, что пригибала к земле святых, стоящих по обеим от нее сторонам. Пястовский орел на башенке был похож на распятого. В средине же все истекало золотом, било в глаза сиянием, китчем, уродливыми, зато помпезными картинами. Ангелы с крыльями, сформованными под топор, выглядели словно армия красивых эльфов-клонов, которая, не моргнув глазом, затопчет все злое, гадкое, мордорское. И уродливое – но уродливое таким себе обычным, не блестящим уродством. У стульев в рядах были спинки с резными гусарскими крыльями, и когда верующие на эти стулья садятся, они выглядят словно гусарские отряды.
191
Лихень Стары (пол. Licheń Stary) — деревня в административном округе гмина Щлесин, Конинский повят, Великопольское воеводство. Население деревни — 1100 жителей. Название деревни значит Старый Лихень, часто просто называют Лихень. Название происходит от славянского языческого божества Лихо, чье святилище располагалось неподалеку. В Лихене Старом располагается крупнейшая в Польше церковь — Базилика Пресвятой Богородицы Лихеньской, завершена в 2004 году, в которой размещается икона Девы Марии, называемая