А мы этого не сделали. Не сдержали нашего внутреннего короеда. Ну да, воспитание без стрессов, и теперь мы можем только лишь глядеть на то, как он разошелся. Как восхваляется тот малюсенький и воображаемый моментик, в течение которого мы показали миру кулак, когда хоть на миг могли всем мстить в регионе. Забрать себе Виленщину – а что! Тешинскую область – потому что могём! Требовать колоний – потому что у других тоже имеются, и хотя то был чистейшей воды фестиваль польской закомплексованности, для польской слепой незрелости то был фестиваль национальной гордости. Момент кайфа, к которому мы возвращаемся, словно наркоманы. И удивляемся тому, что никто, в особенности – Запад, не желает нашей единственно польской перспективы, той самой "единственной правды", о которой Ярослав Качиньский говорил в знаменитой речи после выигранных выборов (во время которой он, кстати, открыл существование постмодернизма). И что никто, стоя на коленках, не исполняет своей священной обязанности, которой является поддержание Польши при жизни. "Грузия – это икона, а ее рамка – весь мир", - поют грузины в своем национальном гимне, а в принципе, могли бы петь и поляки. Ведь это строка по мерке Лихеня.
Но такова уж Польша. И что с ней делать? Отказаться от нее? Возненавидеть? Реформировать? Образовывать? Погладить по головке? Успокоить? Как?
Возвращение в Бордурию, или же вступление
Недавно я разговаривал про ситуацию в Центральной Европе с одним американским дипломатом. Он говорил, что ой-ой-ой, хватался за голову, спрашивал, ну как так можно – но весь его язык тела, система ласковых и снисходительных полуулыбок, интонация демонстрировали, приблизительно, следующее: "ну хорошо, а чего ты ожидаешь от диких славянских стран с восточного конца света"№. Я знал эти снисходительные улыбочки из разговоров с западными деятелями в иных "диких концах света", в Украине, на Балканах, на Кавказе. Повсюду и всегда это выглядело одинаково: это клёво, что вас волнует вся эта демократия и права человека, но чудес не бывает, а Восток – всегда остается Востоком. Это Руритания, Бордурия, Эльбония, Молвания…
Я много езжу по Центральной Европе. От Адриатического моря до Черного, от Балкан до Балтики. Езжу через все эти Бордурию, Руританию, Мольванию, Эльбонию, Кракозию. Через все эти несуществующие страны из нашей части Европы, которые функционируют в западной попкультуре. Отражение стереотипа. Началось с Руритании. В конце XIX – начале ХХ века ее создал Энтони Хоуп, британец. Ему нужна была подходящая сценография для собственных приключенческих романов. Сценография несколько экзотическая, а немного и нет. В основном, речь шла о том, что пришелец из "настоящего мира", с Запада, прибывает в странную, не до конца цивилизованную страну, погруженной по самые уши еще в феодальной истории, где герой переживает странные приключения, вращаясь среди немецкоязычной аристократии и между простым, вечно грязным народом, состоящим, как писал один из эпигонов Хоупа, из "грязных славян и гуннов".
Именно так Запад эпохи fin de siecle, имея перед глазами австро-венгерскую монархию, представлял себе Центральную Европу. Позднее, между мировыми войнами, идиллическая, но которой вечно угрожают более сильные соседи (либо династические свары, либо революции), Руритания уступила место другим представлениям: Бордурии и Силдавии. Это, в свою очередь, были страны из комиксов про Тинтина, которые рисовал бельгийский рисовальщик Эрже. Бордурия и Силдавия соединяли в себе все предвоенные стереотипы относительно восточной части Европы. В кадрах одновременно появлялись кириллица и минареты, повелители времен короля Цвечка (Силдавия), деспотизм, охраняемый бандитами в мундирах, а так же памятники националистическим, усатым тиранам (Бордурия). Междувоенные годы – это был период тирании, которая для англосаксонских стран, для Франции или Бельгии, где Тинтин создавался – была проблемой исключительно восточной, а сам этот Восток распростирался от Владивостока до Рейна.
После Второй мировой Германия встала, широко расставив ноги: одна ее часть связалась с Западом, вторая же часть осталась на Востоке. Советский Союз пристроился по всему региону. Появились новые выдуманные государства.. В мире Диснея, например, функционировала Брутопия, где все было гадким, тираническим, холодным и гадким; в Голом завтраке[206] - Аннексия, у Урсулы ле Гуин – Орсиния[207]. Малькольм Бредбери, британский романист, создал Слейк: болотистое, серо-бурое государство где-то в Центральной Европе, переполненное социалистических абсурдов, сексотов, оппортунистов и трусов, клеящихся то к западному туристу, то сотрудникам безопасности. А когда коммунизм пал, западная поп-культура тут же отреагировала появлением Эльбонии из Дильберта Скотта Адамса. И в эту Эльбонию Дильберт, будучи корпо-крысовато-капиталистическим специалистом по продажам, летал "учить капитализму". Летал, это плохо сказано, поскольку эльбонские авиалинии предлагают, скорее всего, выстрелить пассажира из пращи, чем приличный самолет. Вся страна бродит по пояс в грязи, а ее жители носят меховые колпаки и бороды по пояс (включая женщин и детей). Мольвания же была восточноевропейской страной, описанной в одной из серий фиктивных, шутливых туристических путеводителей – и было там, понятное дело, грязно, тиранически, нетерпимо, у всех были испорченные зубы, и от всех несло чесночной водкой. У Стивена Спилберга, в свою очередь, появилась Кракозия: скорее всего, то была советская республика, которая ежеминутно тряслась от военных переворотов. В общем, Запад именно так, более-менее, видит наш регион, что в какой-то мере высмеял, но в какой-то мере и зафиксировал Саша Барон Коэн в Борате.
206
207
Рассказы об Орсинии — собрание рассказов американской писательницы Урсулы Ле Гуин, входящее в общий сборник Орсиния. Состоит из одиннадцати рассказов, самый ранний из которых написан в 1961 году, один в 1973, а остальные в 1976 году. На русском языке сборник издавался три раза.