Девятка
Это было еще до того, как ПиС пришла к власти.
Семерка[41] мне уже осточертела. Так что я ехал по девятке, Радом – Жешув, в каком-то месте хотелось съехать на Тарнув, потом дальше в Краков, по автостраде. Мне нравятся территории при девятке, потому что они очень красивые и почти не известные. Особенно красивы они весной, когда возвышенности, на которых располагаются города центральной Польши, зеленеют как бешеные, а сами города, а точнее – их скорлупы, выглядят словно живописные развалины.
Скорлупы, именно так выглядит Польша. Польша в самой своей средине, за пределами глянцевой и крупноевропейской Варшавы, все более центральноевропейского Кракова, да что там, даже за пределами Келец, которые неожиданно сделались обаятельными, пускай и подкрашенными польбруком и какими-то гадкими гостинеце-дворцами в центре, словно бы перенесенными прямиком из Косова; и чего уж там, даже Радома, который – вопреки стереотипам – откуда-то начал набирать форм. Не говоря уже про Люблин, который со своим старым городом – словно затерянным где-то на востоке кусочком средневековой Европы, и вполне себе с толком реставрированной частью из XIX века, кажется эссенцией польского города. Да, это постепенное появление из грязи и безнадеги были наследием III Жечипосполиты Польской.
Ер вот такая себе Илжа, к примеру, тоже была ее наследием, а выглядела никому не нужным трупом, который ни у кого нет смелости похоронить. Что ни говори, это же Илжа. Здесь есть замок, история, и вообще, а Ивашкевич писал, что когда был польским ребенком в далеком Киеве, но название "Илжа" звучало для него так же волшебно, как какой-нибудь "Каркассон".
А Илжа была пустой, пустыми были и магазины, поскольку: либо не было клиентов, либо магазинов. Все выглядело словно заброшенный хитиновый панцирь или домик улитки, хозяин которого давно уже уполз, оставляя после себя слизистый след, убрался куда подальше, чтобы там жить. Далеко-далеко отсюда.
На выездной дороге стояла пожилая женщина и ловила машину. Я остановился.
Пани рассказывала, что из Илжи выехал уже почти что всякий, кто должен был и мог. Здесь ничего не происходит. Илжа никому не нужна. Да, исторический город, замок, и вообще, но история историей, а вот теперь – на кой ляд кому Илжа? Зачем терять время на проживание в Илже? - предложила она парафраз высказывания какой-то известной личности, фамилии которой не помнит, но которая когда-то весело расспрашивала других, зачем терять время на проживание за пределами Варшавы.
Когда-то женщина работала в доме культуры, но это закончилось. Сейчас она уже на пенсии. Сам дом культуры еще чего-то пытается делать. Год Лесьмяна[42]. Типа такого…
Мы ехали через ослепительно прекрасный пейзаж. На обочинах время от времени попадались кресты. Как и везде в округе – очень простые, зато огромные, высотой с человека, состоящие из двух неошкуренных сосновых стволов. Дорога вилась, и через какое-то расстояние показывала фрагменты чего-то, что могло быть красивым, если бы не то, что никому не приходило в нрлову все это последовательно охватить.
Женщина, которую я подвозил, ехала в Пацаново. В Пацанове, рассказывала она, к нее родственники. Иногда они приезжают в гости и к ней. Когда-то имелся маршрут: Илжа – Пацаново. Здесь всего сотня километров, никаких трудностей. Но сейчас, говорила пожилая пани, не делается ничего, что не оплачивается, так что теоретически, если бы ей хотелось попасть в это ее Пацаново, вначале на каком-то автобусе нужно было бы отправиться совершенно в другую сторону, в Радом, потом из Радома – в Кельце, на автобусе или поезде, а потом надеяться, что из Кельц удастся выловить что-нибудь в то самое Пацаново. А если нет, тогда через Буско, и там очередная пересадка. Вкруговую, сопя, бегом, в несколько раз длиннее, и на самом деле – черт его знает: насколько, потому что даже в Интернете сложно проверить: когда, что и откуда отъезжает, где его перехватывать и как.
Так что она стоит и махает. Всегда кто-нибудь кусочек да подвезет. Сама она вообще-то всегда старается иметь положительный настрой, так что видит в этом плюс. Знакомится с новыми людьми, и вообще.
Короче, высадил я ее в Пацанове, где повсюду между домами торчит Козлик Простофиля[43], один уродливее другого, но каждый изумительно соответствующий отчаянной шильдозе[44] и архитектурному распиздяйству. Я же это распиздяйство научился даже любить, более того, считать его своего рода манифестацией идущего снизу национального характера, который расширяется свободно и не обращает внимания на вносимые государством запреты. Но, продолжая ездить, я размышлял и о других местах подобного типа в Междуморье своей мечты. О местах, где государство слишком слабо, чтобы отпечатать в пейзаже собственную форму. Как, например, немцы отпечатывают в своем.
41
Трасса "Краков – Гданьск". Об этой трассе (и о многом другом!) см. книгу "Семерка" того же Щерека.
42
Боле́слав Ле́сьмян (настоящая фамилия
43
Козлик Простофиля (Koziołek Matołek) - вымышленный персонаж, созданный Корнелем Макушиньским (история) и Марианом Валентиновичем (иллюстрации) в одном из первых и самых известных польских комиксов, еще в 1933 году. Он стал культовой классикой, популярной с момента ее создания до сегодняшнего дня и является важной частью канона польской детской литературы. Проживал Козлик Простофиля как раз в Пацанове.
44
Шильдоза (szyldoza) – официального или академического словарного определения нет, но мне понравилось такое высказывание: to taka wysypka brzydkich i wątpliwej jakości szyldów reklamowych na elewacjach (это такая сыпь уродливых и сомнительного качества рекламных щитов на фасадах зданий). Ужасная польская болезнь…