Только я шел и замечал, что начинаю впадать в паранойю. Где-то в средине меня начало доставать то, что всегда доставало до печенок, на Майдане, например, или на маршах националистов: испарение до полного исчезновения здравого смысла. Посадка в бобслей единственной перспективы. Стоял, к примеру, подъемный кран на Вейской, а я уже – look! Это ветки обрезают, или это камеры крепят?
Среди демонстрантов крутились какие-то обиженные национал-католики, выглядели они словно христиане в языческом Риме или талибы на гей-параде: торжественно-хмурые и с презрением во взглядах. Какая-то пожилая женщина несла плакатик с надписью: "Я из недорезанной компашки".
Люди проходили мимо этой старушки и поглядывали на нее с сожалением, она же с таким же сожалением глядела на них, поскольку для нее они все были бандой глупой словно лемминги прекраснодушных типов, которые устраивают истерики, хотя ничего страшного и не происходит: одна власть перенимает власть и начинает уборку после предшественников. Бабка же для окружающих была истеричной мохершей[64] из параноидальной банды, выталкивающей Польшу с европейской колеи. И все делали все возможное, чтобы друг друга не понять.
Я сидел под пьедесталом памятника Витосу[65] и прислушивался, к тому, что говорят люди.
- Ну ладно, - говорили какие-то два типа. - Свой патриотический долг мы исполнили - Тут они оба рассмеялись. - А теперь пора на латте.
Я поднялся, чтобы шататься по улицам дальше. Ко мне подошла какая-то хмурая пара. В возрасте, на глаз, лет по пятьдесят.
- Прошу прощения, - сказал мужик. – А вы не знаете, где здесь имеется какой-нибудь ПОЛЬСКИЙ ресторан?
Острава
В Остраву я приехал на поезде из Цешина. Тогда еще поезда в Чехии были старыми, но по какой-то причине выглядели они лучше, чем польские. Было в них нечто старо-доброе. Как и во всей Чехии. В купе сел какой-то тип и вытащил тормозок. Бутерброды, завернутые в слегка жирную бумагу. Он стал разговаривать с женщиной, что сидела напротив. И было в этом нечто очень непринужденное, естественное. Как будто бы сам факт того, что они сидят рядом, обрек их на беседу.
Сейчас в Польше уже начинает так быть. Люди заговаривают с незнакомцами. Быть может, это только лишь мое впечатление, но мне кажется, что еще недавно так это не выглядело. Народ не глядел друг на друга. Никто не желал знать один другого. Никто никем не интересовался. Одни в других практически видели все самое худшее, чтобы уже через мгновение, переломав первый лед, уверившись друг в друге – броситься один другому в объятия.
А эти двое в чешском поезде – разговаривали. Непринужденно. Мне это нравилось. Они болтали. Но сохраняли одинаковую дистанцию один по отношению к другому. Мужик чего-то рассказывал, он ехал к брату, говорил, у брата какие-то проблемы с каким-то учреждением; а она, то есть эта женщина, чего-то там советовала. И тоже рассказывала о своих проблемах. И в этих проблемах: самого мужика, его брата и случайно встреченной женщины не было какой-либо драматической тяжести. Не были они присыпаны тяжелой, угольной пылью, придавлены смогом, не торчали по пояс в грязи. Проблемы, которые можно решить, а потом вернуться домой на поезде, разглядывая рыжеватый пейзаж за окном.
Это была ранняя весна, даже, точнее, еще предчувствие весны, так что зелень еще не выползла, кусты и деревья еще выглядели чудищами, беспомощно вытягивающими к небу сотни тоненьких щупалец. Мир был наг, и Чехия тоже была нагой, и все эти придорожные склады, сараи, какие-то местности, мимо которых мы проезжали, выглядели так, словно их кто-то ужасно обидел, обнажил, ободрал от кожи и бросил, чтобы они ожидали, пока не отрастет новая. Тут пивная, там какой-то продовольственный магазин, почта. Покатые крыши, коричневатые дома, не окруженные зеленью дворов, припаркованные у тротуаров "шкоды".
Ранняя весна и бесснежная зима. Видны все трупы и скелеты. Именно этому удивлялся акунинский Эраст Петрович Фандорин, российский неумеренный ответ на Шерлока Холмса (неумеренный, потому что по мерке восточноевропейских комплексов: Фандорин – это не только непобежденный мастер дедукции, но и знающая восточные боевые искусства ходячая энциклопедия – впрочем, в каком-то из рассказов Акунин не смог удержаться, чтобы не натравить его на Холмса и не дать тому трепки). Фандорин, который из заснеженной глубинки России приехал на западные рубежи российской империи и увидел зимние, черные от грязи поля, не прикрытие жалостливым снегом, чуть ли не заплакал над этой пугающей наготой.
64
Презрительно-снисходительное прозвище пенсионерок (moherówy), вяжущих себе шапочки ("А у тебя подруги, Зин, вся вяжут шапочки для зим… - © В.С. Высоцкий) из мохера.
65
Винценты Витос ( 1874 1945) — польский политик, три раза занимал должность премьер-министра Польши: в 1920—1921, 1923 и 1926.