Мужик, который подсел ко мне, немного знал польский. Научился, как сам говорил, из польского телевидения, потому что его все здесь, в Остраве, довили. Фильмы, говорил тип, там пускали западные. Вестерны. Ну и "Четыре танкиста", говорил он, те "Четыре танкиста", то была sranda (веселуха – чешск.). Он говорил по-польски, только ему не было особенно чего сказать, да тут речь шла и не о болтовне. Во всяком случае, ни о каких-то сложных вещах. Он не желал слушать каких-либо длинных размышлений. То есть – он не прерывал, когда я начинал что-то говорить, только интересовало его вовсе не это. Речь, скорее, шла о том, чтобы сидеть вместе и издавать из себя какие-то отрывочные комментарии. Наблюдения. Возможность посмеяться над тем или этим, как раз во время, необходимое, чтобы выпить пивка. О поглощении того же пивка в компании известных схем и утверждений. Короче, дошли мы до того, что чехи и поляки, в сумме, народы похожие, хотя, все-таки, очень разные, и что чешское пиво не так уже и лучше польского, хотя, все-таки, лучше. Это было нечто вроде компромисса, я это видел, потому что мужик был вежливым и явно не желал издеваться над польским пивом и поляками. Тем более, что говорил он по-польски, и ему попался – что бы там ни было – польский собеседник. Он выпил и пошел себе, я никогда уже его в жизни не увижу, но не скажу, чтобы особо по нему скучал. Я исчез из его синапсов – и прекрасно об этом знал – с последним глотком пива. Когда он говорил то свое "до свидания", я знал, что говорит в пустоту. Но я не удивлялся, потому что в Остраве пустота чрезвычайно плотная.
Завихрения чешскости
Или возьмем Оломунец. Мы сидели с чехословацким интеллектуалом. Одним из тех интеллектуалов старого типа, которые так никогда и не согласились с фактом, что чехи и словаки живут в отдельных странах.
Выглядел он паршиво. Едва дышал, и через каждые несколько шагов ему приходилось останавливаться, поскольку сердце не успевало срабатывать. Но смолил он одну за другой. Мы сидели в пивной, в клубах дыма, между почтенными и достойными пузами пожилых завсегдатаев, которые смешивались с упругостью и сексапилом младших. Наш интеллектуал был человеком, который уже признавал, правда, что Чехия и Словакия – это две страны, только это ему не нравилось.
Говорил он много вещей, очень демократических и свободноевросоюзных, он был словно Михник и Гавел вместе взятые. Мы сожалели в отношении польского антисемитизма и национализма. У него был песик, маленький симпатичный кусака, который все время крутился под столом. Я спросил у него, какие в Чехии самые популярные клички собак.
Мой собеседник задумался.
- Исаак, - сказал он. – Аарон. Сара.
- Во! – воскликнул он. – Разве это не антисемитизм?
- Чего? – удивился тот. – Антисемитизм? У нас? Да откуда…
Да, да, да. Антисемитизм имелся повсюду, но только не в Чехии. Разве что немного по пивным в Чехии. Упаси Боже, ни в коем случае не сразу же национализм, но уверенность в том, будто бы все в порядке. Что мир плох где-то там, а здесь теплый дом, где, возможно, иногда и происходят неприятные вещи – но вот чтобы сразу же предполагать какие-то злые намерения? Чехи, сложилось у меня впечатление, друг с другом чувствуют себя замечательно. Возможно, они и смогли бы быть критичными друг с другу, но похоже было на то, что, чаще всего, они не видят повода. Настоящим прошу прощения у всех чехов за обобщение.
Короче, я заказывал эти хреновы утопенце, курил "петры" или "спарты"[67] и тушил их в квадратных, тяжелых пепельницах. И слушал о том, какая же заёбанная эта Польша, о чем относительно часто народ решал мне сообщить.
Да, я прекрасно знаю, как выглядит в Чехии польский стереотип, и это меня совершенно не удивляет, поскольку всегда выглядит одинаково. Такова уж механика. Эти стереотипы различаются исключительно местным колоритом, но они всегда такие же самые, в том числе и чешско-польские. Всегда, чем дальше от центра, тем сильнее периферии презирают периферии, располагающиеся еще дальше. И чем большими перифериями они сами являются, тем презрение больше. Немцы смеются над чехами, австрийцы считают венгров гуннами; венгры румын считают варварами, а чехи – поляков. Поляки – украинцев, украинцы – русских, иногда румын, иногда – молдаван. По-разному. И так далее.
Но я участвую в этом польском мазохизме и езжу в Чехию. Ведь если бы это меня задевало, то никуда не следовало бы ездить, ведь всегда – как представитель страны, называемой Польшей – я играю какую-то роль. Либо жертвы, либо хамла.
67
Утопенцы, потапенцы (правильно, "утопленики" – чешск.) - чисто чешское блюдо: сосиски погружаются в маринад и вытаскиваются из него по мере необходимости.
"Петры" и "Спарты" – марки чешских сигарет.