Мужчины на этой мозаике тоже были. Но с боку. Они перетягивали канат. Среди них и сам Кустурица. Но неизвестно было, кто находится по другой стороне того каната, который эти мужчины перетягивали. Наверняка, враг. Вечный. Обменный и безымянный. Всегда какой-то может быть.
Я привел к мозаике Мислава, хорвата. Что там ни говори, славянина. То есть, по-славянски говорящего. И я спрашивал у него: а его ли то, что он видит. Его ли эта славянскость.
Мислав поглядел на меня, широко раскрыв глазп, и спросил:
- Это чего, блин, Украина какая-то?
Потом поглядел еще раз и прибавил:
- Ну, может где-то в Словении…
Славянщина в Хорватии – тема слабая. Впрочем, хорваты на полном серьезе провозглашают теорию, будто бы их славянскость – это всего лишь налет, а на самом деле – они приличный иранский народ, а не какие-то там селяне в рубахах.
- Хорватская символика, - говорил Мислав, - это было бы море, скалы, каменные дома. А это вот тут… э-э… ну, не до конца чужое, но не мое.
Да, Босния это хорошее место, чтобы приглядеться к Славянщине. Босния состоит из трех частей: мусульманской, сербской и хорватской. Так что хорваты – это море. Средиземноморье, женившееся на центральноевропейскости. Это чувствуется, это видно в архитектуре, музыке. Старые хорватские дома, то ли Далмации, то ли в Герцеговине – это отдающие итальянщиной каменные цейхгаузы, которые снаружи ассоциируются с прохладными пещерами, в которые можно сбежать от палящего солнца. Босняки – тоже ведь славяноязычные – это Ориент, Восток. Чаршии с узенькими улочками, музыка, джезвы, минареты и мечети, истекающие сиропом сладости и шахады на стенах. Не столько следы Турции, сколько вариант порожденной ею культуры, точно так же, как чехи, в каком-то смысле, это вариант германской культуры.
Сербы, понятное дело, переняли от турок некоторые вещи, как, например, тот турецкий распев, которым они заканчивают даже направленные против мусульман песни, но для них это, более-менее, так же прозрачно, как для поляков припев "ебать Россию", без осознания того, что "ебать" – это русизм. Или же как для украинцев прозрачна стрельба в русских на Донбассе из калашей. Или для Джималы[85] сражения с немцами с помощью священного права. И так далее.
Но именно в Сербии имеется славянскость с большой буквы "С". И здесь суть всей проблемы. Суша, а не море, земледелие, а не какое-то там рыболовство. Наверняка еще и православие. И деревня. Восточная деревня. Ведь когда Польша переставляется на славянскую ноту, как в той неудачной песне о славянах[86], которая какое-то время назад покоряла хит-парады, и оказывается, что вся суть там – это сбивание масла перед деревянной халупой. То есть, не каменные дома в Великой Польше или Силезии, не приморские кашубы – но Восток. Мы это чувствуем. Знаем это. Там, где католическое, в самом худшем случае, отирается о православное, ибо что есть славянского в сарматском католическом костеле – холодном и каменном. Славянскость – это деревянная церковь, нагретое солнцем и отдающее свое тепло верующим дерево. Дерево, а кто его знает, из поколотых на щепки Святовидов и священных рощ.
Это у православных имеется наибольший состав исполнителей для славянскости: сербы, украинцы, русские, белорусы. Боже мой, в каком-то смысле, формально, у православной Румынии больше славянскости, чем, скажем, у Словении, Хорватии или Чехии, не говоря уже о Боснии или Санджаке. И над всем этим возносится византийский двуглавый орел. Над греческой церковью, над Россией, над Сербией. С разгона – еще и над Албанией. Вроде как две головы, вроде как Запад и Восток, но на самом деле это одна голова, ту, что с западной стороны, следовало бы скрутить. Во всяком случае, она умирает. Поскольку выходит на то, что западные славяне – это и вправду "измена Славянщины", как говорят русские. Переход на не до конца определенные позиции. Вход в иной мир. То народ станет, широко расставив ноги между Востоком и Западом, как Польша, столетиями пытающаяся создать собственное, обособленное качество, собственный центр, но всегда распадающаяся на части от этого притяжения более сильных центров: славянского и западного. Как Чехия, врастающая в Германию, или же Словения с Хорватией – одновременно, и в Австрию, и в Италию. Или Босния, врастающая в Турцию.
85
Ми́хал Джима́ла (1857-1937) — польский крестьянин, символ борьбы против германизации территорий Германской империи, населенных этническими поляками. Когда прусские чиновники отказались предоставить Михалу Джимале право на постройку дома на участке земли, которую он купил у немца в деревне Подградовиц в провинции Позен, он в 1904 году купил цирковой фургон и стал жить в нём. Чиновники установили, что фургон, который стоит на одном месте в течение 24 часов, является домом и, таким образом, Джимала должен его покинуть. Поэтому он каждый день передвигал фургон. По мере роста известности Джималы (об этом крестьянине писал, например, Лев Николаевич Толстой), люди начали приезжать посмотреть на фургон. Вследствие этого Джимала был заключён в тюрьму как организатор незаконного собрания. Через пять лет по надуманной причине Джимала был приговорён к штрафу. Когда он его не заплатил, то был арестован, а фургон немцы уничтожили. После выхода из заключения Джимала построил землянку, но и её разрушили. Тогда, в 1909 году, Джимала продал землю. В независимой Польше Джимале, как герою, было подарено хозяйство.
86
Имеется в виду песенка группы Donatan Cleo - My Słowianie. С ней эти исполнители представляли Польшу на "Евровидении 2014".