- Здесь время стоит, - говорила Штеффи. – Тут ничего не меняется.
И действительно, выглядело это так, словно бы никакие перемены никому не был нужны. Интерьер был старым и очень приличным. Блюда были такими же. Гаждане за столиками опять же казались старыми и очень приличными – они с придыханием изучали меню, которые, как мне казалось, и так знают на память.
Только мне это даже нравилось. В Линце было слишком много того, чего слишком уж мало было в Польше. И достаточно много в Чехии (именно по этой как раз причине, как мне всегда подсказывала интуиция, поляки так любят в эту Чехию ездить): старой доброй мещанской формы. В польше слишком долго, очень долго невозможно было выйти из дому, чтобы не очутиться в хаосе. Всяческий фрагмент территории помимо той, которую устраивал сам, был враждебен и вгонял в депрессию. По крайней мере я именно в такой Польше и воспитывался. И потому-то в свое время я сбежал от нее в Краков, в галицийский Краков, где существовал хотя бы эрзау чего-то такого, что можно назвать городской жизнью.
Теперь-то уже все по-другому. В городе можно сидеть до блевоты. И до того, как у тебя высосут все деньги. Но все это новое. Видно, что все новое. Ну ладно, относительно новое, потихоньку стареет, но все еще не так и плохо, когда – как писал Стасюк[87] – официант изображает из себя официанта, а клиент притворяется, будто бы он клиент, но все-таки.
А здесь все было старым и без претензий. Вроде бы сидели здесь в casual свитерочках и пиджаках, но здесь даже был зал для курящих. Быть может, это было так, как было с самого начала, сейчас и навечно – вот только никто ничего не делал через силу. У одного, я сам видел, были заштопанные брюки. Боже, думал я, а когда это я в последний раз видел заштопанные брюки.
По-чешски здесь было. Или это в Чехии по-австрийски? Или один черт.
Я хотел заказать маленький тортик Захера, но не заказал. Посчитал, что тортик Захера – и здесь – это было бы слишком. Что нельзя заказывать в таких местах тортики Захера, потому что тогда все это еще сильнее в себе застывает. Что заказывать тортик Захера в таком месте – это все равно, что заказывать булку с кремом в Вадовицах, из за чего Вадовице навечно сделаются одной громадной булкой с кремом, где кроме этой булко-с-кремовостью не будет уже ничего, абсолютно ничего.
Так что я заказал другое пирожное, а оно было невкусное, и потом мне было ужасно неприятно, что я не заказал тортик Захера.
Я глядел на них всех, на них, которые были так далеко, ужасно далеко отсюда, что дальше просто и быть не могли, и как-то еще более остро, чем когда-либо, чувствовал себя здесь чужим. Не отсюда.. И я знал, что ничего меня перед этой собственной чуждостью не защищает. Что в этой чуждости я совершенно гол. И это не то, будто я пожелал стать одним из них, нет, но в этот конкретный момент чувствовал, что мне нужен камуфляж. Быть, словно то насекомое, что принимает цвет листочка, на котором сидит. Раствориться в окружении.
И только лишь после всего Штеффи сообщила мне, что в Линце тортик Захера не считается местной кулинарной достопримечательностью.
Бригитта Хаманн в книге о молодости Адольфа Гитлера так писала про Линц: "Чешский вопрос (…) перед 1914 годом был самой главной темой как во время заседаний городского совета Линца, так и в газетах, и в школах. Община Линца щедро предоставляла средства в пользу германско-национальных обществ.
Местные газеты подпитывали страх обитателей перед вторжением чуждых элементов и потерей работы по причине конкуренции чужих, в связи с "распродажей" родительской земли и растущей преступностью. Хауптплац (Главная площадь – нем.) в Линце стал местом сбора "чешских парней" (…). Каждый вечер там можно видеть определенное количество чехов, которые довольно громко разговаривают по-чешски и маршируют туда-сюда сомкнутыми группами. Именно таким вот образом они желают продемонстрировать, что уже контролируют центр Линца (…). [Гитлер] говорил, что осознал национальную проблему еще в школе, и что практически все его линцские коллеги были против иммиграции чехов в германскую часть Австрии".
В Австрии мы сидели в старом австрийском домике у знакомого. Участники вечеринки разделились на две группы. В одной комнате – мы, восточная Европа, водка, огурцы и какие-то подозрительные субстанции, а потом, когда все уже были хорошенькими – какие-то восточные мелодии из Youtube, тыць-тыць и вообще. Австрийцы из любопытства иногда заскакивали на рюмочку и поглядеть, чего это у нас тут творится, после чего возвращались в свою комнату и пили там виски. Мы иногда заскакивали к ним с ответным визитом вежливости, и так оно все и выглядело. Около двух ночи мы культурно отправились спать. Вполне возможно, что даже приняли душ. Мы повалились там, где были. Если кто и дотащился до кровати, то не трудился тем, чтобы раздеться.
87
Анджей Стасюк (1960) — польский прозаик, поэт, драматург. Известен также как журналист и литературный критик. Обладатель многочисленных литературных премий, в том числе самой престижной польской премии "Нике" за книгу "По пути в Бабадаг", а также Европейской литературной премии за совокупность написанного.