Когда утром я спустился на завтрак и толкнул двери в кухню – меня буквально замуровало.
Австрийцы сидели за столом, а из радио – честное пионерское слово – звучало Над прекрасным голубым Дунаем. За широким окном расстилался вид на Альпы, а они намазывали булки маслом.
Неподалеку был дом Томаса Бернхарда[88]. Мы пошли, чтобы найти этот дом. Ходили по улочкам вверх и вниз. Люди говорили нам "grüss Gott". Мы отвечали. Берхард, вроде как, с местными сжился. Он, вроде как, интересовался ценами на пиво и подобными вещами. Якобы, он мог часами рассуждать про трактора.
Возвращались мы вечером. Уже стемнело. Мы срезали дорогу между домиками. Все-таки, чувствовалось здесь нечто родное. Несло навозом. На лугу стояли лошади. В конюшню их загоняла пожилая женщина в резиновых утепленных ботах. Нашему хозяину, Тоби, который приехал сюда в дом своего деда и бабки, она крикнула нечто такое, как и мне кричат люди из родной деревни моей мамы: "А ты это от кого?".
В музее маленького городка в Нижней Австрии на фотографиях мы осматривали те же самые стены, что за окном, вот только те были покрыты свастиками. В городке рассказывали, что после войны они еще проступали из-под краски.
Мы возвращались в Чехию.
А там вовсе не было иначе. Великогерманская пропаганда в габсбургские времена представляла Чехию угрозой для германской стихии. В Вене пугали, что их становится все больше, на вывесках все больше славянских фамилий, а сами они имеют наглость называть Вену крупнейшим славянским городом. Прага – говорили тогда – уже пала.
Прага
Прага. Когда я был в ней осознанно в самый первый раз, она считалась первым шагом Запада в Восточную Европу. Город располагался неподалеку от границы и далеко от Москвы, так что Запад мог попытаться и отважиться. Ну, это было словно проверка ногой воды в озере: холодная или не сильно. Брюс Уиллис – сообщали только-только проклевывающиеся цветные бульварные журналы, которые всем тогда казались такими западными- купил в Праге дом! Здесь можно было купить матрешки и русские меховые шапки-ушанки. То было символом Восточной Европы. И еще - пластмассовые калашниковы. Это здесь. И в Берлине. А дальше уже: только лишь в Москве и, возможно, в Петербурге. И нигде больше. Только лишь на первой и на последней остановке..
А для меня Прага уже тогда была иной. Да, все это было славянщина, вне всякого сомнения, но славянщина какая-то странная. Такая, которая интуитивно становилась мне близкой. Такой, какую хотелось. Была она какая-то не славянская, не имеющая много общего с тем, что пряталось под детским славянским воображением – Кайка и Кокоша, Пяста в белой рубахе, и даже Домана[89], бьющего немца и спрашивающего: "И что, за Лабой тебе скучно было?".
Экзонимы
Но вот кто знает, возможно, как раз эта зияющая не-славянскость в славянскости в Чехии и является наиболее искушающей. Может потому я всегда засаживаюсь, совершенно без какого-либо смысла, в какой-нибудь пивной, заказываю пиво и гляжу на эту добросердечность, совершенно нетипичную для славянской взъерошенности. На эти таскаемые с безразличным удовлетворением пивные пузцы, на эти тяжелые, неспешные жесты, на этот вздымающийся к верху несколько гогочущий смех. Заказываю гадкие утопенцы с луком и надеюсь, что поедая эту маринованную холодную свинину, я познаю некое преображение. Ну да, это нас искушает и привлекает. Этот однозначно немецкий оборот чешскости.
Когда-то я видел карту польских экзонимов: польских версий собственных имен за границами страны. В основном, они относятся к восточным территориям. Литва, Белоруссия, Украина, Россия. Совсем немного – Спиш[90], а дальше, к западу, к югу – уже только лишь столицы и крупные города: Прага, Будапешт, Кёльн.
Чехи, в свою очередь, имеют собственные экзонимы, разлитые широкой лужей в сторону Германии. Сразу же видно, где кто шел, куда кого тянуло. Бранденбург для них это Бранибор; Мюнхен – Мнихов, Ганновер – Ханов. Линц – это Линец, Штуттгард – Штиград, Зальцбург – Сольноград или Сальцбурк, Грац – Штырски Градец. Даже датский Копенгаген – это Кодань.
Мы живем неподалеку от Циттау, но поляки еще не научились этот город – как чехи – называть Житавой, хотя таое название имеется в польском языке. Но Циттау для жителей польского пограничья – это Циттау, и точка. Это все так же иная действительность.
88
То́мас Бе́рнхард (
89
Кайко и Кокош – персонажи польского "исторического" комикса (а потом и мультфильма) для детей.
Пяст – имеется в виду легендарный колесник, основатель династии первых польских королей.
Доман – тоже, скорее всего, персонаж польского фольклора.
90
Спиш, Сепеш (словацк.