Лужице
В Чехию можно въехать и со стороны Лужиц. Лужице, если у кого имеется охота, можно рассматривать как переходную форму между Чехией и Германией, скажем так: истинной.
Из Берлина в Прагу можно проехать через Будзишин. Немецкий Баутцен. Не знаю, есть ли смысл искать здесь какую-то особую славянскость. Наверняка, только лишь в воображении, потому что город выглядит как любые другие немецкие города. Но воображение подсказывает, чего нужно выискивать. При случае обнажая то, о чем по-настоящему думаешь про эту свою часть Европы. Ведь понятно же, чего ищешь: заброшенность. Славянский бардак. Немножечко хаоса во всем том немецком, упорядоченном и нудном мире. Да – лужицкость для иного славянина, это, прежде всего, славянскость. Славянскость – это восток. А восток – оно всем понятно.
Так вот, когда я ехал из Германии в Чехию через Будзишин, мне казалось, что я обнаружил ту самую славянскую заброшенность и заскорузлость. Германия в Будзишине выглядела чуточку словно Чехия. Понятное дело, я так себе все это лишь воображал. А может и нет. Вот честное слово, не знаю. Может быть, я просто с исключительным вниманием искал того, что хотел увидеть. Очень многие мужики носили дурацкие усы и традиционные прически под чешского футболиста. И тут, и там называемого, в обе стороны, ГДР-овским. В женщинах тоже было нечто пост-социалистическое - какая-то усталость, расслоение, тяжесть. Или это так мне казалось. И я нашел, потому что искал. И грязцу обнаружил, и пыльность. Ищите – и обрящете. Мы припарковались в центре Будзишина и – и действительно – можно было почувствовать как раз Будзишин, не обязательно Баутцен. Но было нудно, как часто бывает в Германии.
Мы ехали в сторону Чехии. Над Лужицами смеркалось, но небо на западе еще было розоватым, так что все выглядело словно гаснущий пожар. Я представлял, а вот что бы было, если бы Запад и вправду сгорел, если бы в этой Центральной Европе мы остались одни. И у нас за спинами уже один только Восток. Если бы Старый Континент завалился, приблизительно по Лабу-Эльбу, если бы в Атлантику с шипением и брызгами провалились британцы, французы, голландцы, итальянцы, немцы. Весь тот романско-германский конгломерат. Те народы, которые возникают сами из себя и являются вариантами самих себя: голландцы, люксембуржцы, немцы, датчане, шведы, норвежцы, испанцы и португальцы. И остались бы только мы, которые, впрочем, тоже сами от себя происходим. Потому что как-то нужно было разгруппировать. Чехи, которые влезли в уютную котловинку между Судетами, Карпатами и альпийским предгорьем; словаки, что сбились в кучу под Татрами как цыплята под квочку, чтобы не позволить себя омадьярить; поляки, которые широко разлились по равнине между Карпатами и морем; русские и украинцы, которые разлились еще шире; сербы, что влезли между Дунаем и горами, и хорваты, что окрестились по-латински и поменяли итальянцев на далматинском побережье. Лужичане – а что с лужичанами? Остались бы они с нами, с сербами, чехами, русскими, или же – словно немцы – затонули бы в Атлантике, если бы случился некий обвал нашего недоконтинента?
А может и чехи должны были открошиться, затонуть – если бы все это затопление осуществлялось в соответствии с принципом: кто Запад, тому в море?
Что бы мы сделали без Запада? Кем бы тогда были? Откатились бы в развитии, попали бы в некую родимую версию католицизма, который голубили бы как памятку от старых, лучших времен? Поклонился ли бы нам Дугин? Не потому ли, собственно, он так поражает и увлекает, что мы подшкурно чувствуем в этом бородатом, юродивом сукином сыне наше подсознание?
Так что я ехал через немецкие Лужице в Чехию, желая увидеть славянскую припыленность, и видел ее, поскольку для желающего это никакой сложности не представляет.. Маленькие бензозаправочные станции выглядели печально, а местечко-деревушки не были так уж сильно присыпаны германской прилизанностью так что выглядели весьма по-человечески. И весьма по-центральноевропейски. А позднее, где-то на перевале, мы въехали в Чехию, и немецкие вывески сменились славянскими вывесками, и этот вот славянско-германский симбиоз выглядел так удивительно натурально, что я в эту натуральность почти что даже поверил.
Первый раз в Лужице я приехал поездом. Паровоз прокатился над черной границей, темной в ночи, словно густая венозная кровь. По польской стороне вокзалы тогда еще выглядели словно тот вокзал в Кутно из песни "Культа": глаза лопались от взгляда[95]. Вокзал в Коттбусе-Хочебуже был весь вылизанный, и там чирикала дикторша, объявляющая прибытие и отбытие поездов.
95
Фраза из песни "Польша" группы "Культ":