Международная смена или мир без стеснения, пионерская быль
Веня Сеточкин получил в лагере досадно-обидное прозвище “обнаруженец”. И ведь точно – где только Веничку не выносило.
В свои двенадцать курчавый с конопушками мальчуган носил вечно обсосанный на концах, вяло обвисающий на груди фабричный шёлковый галстук, застиранный до свекольного цвета ещё зимой, в интернате.
Летом этот галстук казался почти древнеисторическим ситцевым, и потому самым мрачным и никудышным на весь пятый отряд районного пионерского актива. С него всё и началось.
– Сеточкин, – сказала при знакомстве Алла Борисовна. – В таком галстуке тебе только в дежурства на кухню ходить. Туда мы тебя и запишем: на все четыре – от костра до костра.
– Это не честно! – возразил было Сеточкин.
– А честно пионерский конец равнять с комсомольским, а вместо аккуратненькой подушечки на союзном узле выкручивать танец кобры парнокопытной...
Вечером в палатке мальчишки уже смеялись:
– Слышишь, Веня, твой галстук не танцует по ночам танец кобры на парнокопытном кончике живота?
– Не-а... – вяло отвечал Веня.
– Оно и понятно, – не унимались озорники. – Ведь у тебя, Веничка, мягкий кончик.
– А то, подумаешь, вы особые жеребцы!..
Прервал общий трёп физрук Георгий Иванович, зашедший в палатку с “летучей мышью”, и за раскрытие темы галстучных и иных мягких кончиков отправил всех шестерых диспутантов хлорировать пустовавшие в это время окраинные Ме-Же, куда уже через пару дней, сразу после танцев, совершенно осмелев, наравне с мальчишками ходили все лагерные девчонки под непременный полонез Огинского. Свою собственную партию на губах исполнял в унисон со встречными-поперечными каждый.
А в тот первый вечер что-то щелкал себе и всем певчий дрозд, и под его феноменально-природную партитуру у нерасторопного Венчика при совершенно необъяснимых обстоятельствах именно в “Же” слетели в крайне правое бетонированное очко слабо державшиеся на потных заушинах и липком от стыда кончике носа большие плюсовые очки.
Ревнитель пионерской морали физрук Георгий Иванович, тут же прозванный за время отсутствия Гошей-в-хлорных-калошах, ушёл за пожарным багром, а потом в кромешной темноте при слабом свете всё той же “летучей мыши” уже сам дядя Миша – опытный лагерный истопник и бывалый сантехник долго багрил и пытался поддеть “тии чортови окуляры”. При этом дядя Миша посылал всех “на кульбабу” и смачно поминал всё тот же кончик живота, но уже в выпукло-отвердевшей внеконкурсной номинации.
Старшая добрейшая медсестра Клавдия Львовна после промывки водопроводной водой дополнительно вымыла очки ядовито-жёлтым фурацилиновым раствором, как будто Веничкины очки внезапно прихворнули на “говняную” простуду, и даже продезинфицировала затем их спиртом, налив при том по рюмашке, естественно, и себе, и дядя Мише, и Гоше-в-хлорных-калошах.
В расположение отряда из всех проштрафившихся мальчишек Венчик возвратился последним. Сверстники и сверстницы давно уже сладко спали и сопели себе в две дырочки. Только из крайней палатки отрядной Аллы Борисовны шли тихие проникновенные стоны под настоятельные просьбы-мольбы педагогически нерадивого физрука.
– Алка, стерва, пусти! – сипло басил недавний морализатор.
– А вот и не пущу, Жорочка! – строго, но затем почти ласково отвечала Борисовна. – А пущу, так не отпущу, – говорила она уже плотоядно.
– Да пускаю же я тебя, глупого, – в голосе начинали звенеть уже капризные нотки. – Ты только больше не берись воспитывать моих маленьких глупых зайчат! Я сама как следует воспитаю... Ой, та-ю... Ю... А-у... Ы-у... У... – дальше голос отрядной засосало нечто, что внезапно затрясло щитовой корпус палатки и даже окрестные ей берёзы.
Далее в палатке отрядной ритмично заскрипели пружины кроватной сетки, плотно придавленные парой матрацев и взгромоздившейся на них промискуитетно-комсомольской парой погнавшей на всех парах распугивать мирно дремавших на берёзах глупых летучих мышей и странно поразив далеко не глупого мальчугана…
– Бог дал за окнами свет, дамы и господа!..
– Далеко не сегодня... Далеко не сегодня. Мешки и смешки начались в 1968 году. В лагере пионерского актива над Днепром...
...Словацкий пионерский отряд подвезли к лагерным воротам в пятом часу утра. Словаки и словачки в белых канатье из, конечно же “французской соломки” разбрелись маленькими группками по всему лагерю, спящему и приверженным светлым молочным эргрегором детских счастливых снов. И только немногие “жаворонки” повысовывались из палаток затем, чтобы, протря свои сонные глазки, увидеть ещё одних соцлагерных иностранцев. Им-то и показалось, что на отдельной лагерной территории в самый разгар солнечного пионерского лета открылся грибной сезон.