Эти молодые не хотели ждать дюжину лет и не считались ни с какой очередью. Они были полны энергии и хотели немедленно действовать.
Проблему можно было рассматривать с двух точек зрения. Одно дело, какие преимущества того или иного поколения были полезнее для общества как такового. И другое — что было бы справедливее с точки зрения гуманности. Но среднее поколение не собиралось складывать оружие, поскольку было еще дееспособным, а некоторые даже продолжали развиваться.
Так что эти два разгневанных поколения сосуществовали рядом, как медведь гризли и уссурийский тигр.
У одного были опыт и нереализованная жажда действовать. У другого — избыток энергии, прирожденный оптимизм и здоровая самонадеянность. С одной стороны были те, кто в последнюю минуту просунул ногу в дверь и не считал амбиции молодых законными. А с другой — те, кто был уверен, что одно поколение должно посторониться.
Такая ситуация ставила Рудольфо в сложное положение. Он хотел сохранять добрые отношения со всеми тремя группами, потому что все они были ему нужны и полезны. В силу чего он вынужден был заигрывать со всеми по отдельности, должен был каждого хлопать по плечу и похваливать, угощать сияющей улыбкой и танцевать.
“Я не могу от них отказаться”, — сказал Рудольфо, когда Фабиан поведал ему о напряжении между тремя группами и особенно о злобных выпадах против Коэрапуу.
“Может, я должен уволить Коэрапуу?”
Фабиан посчитал, что это был бы неверный шаг. Вдобавок для этого не было никаких причин.
“А что если он стукач?” — спросил шеф со слабой надеждой в голосе.
Молодые и Фабиан
В этой борьбе молодые были готовы кооперироваться с Фабианом, но ему было трудно к ним примкнуть, поскольку интриги требовали душевных сил и длительной целеустремленности. Тут не расслабишься. К тому же ни одна из сторон не казалась Фабиану справедливее и лучше, так что трудно было кого-либо предпочесть.
Поэтому вначале он улыбался всем, и это всем нравилось. Пока “политики” не поняли, что он улыбается и другим. И тут любви пришел конец.
С этих пор отношения Фабиана с молодыми стали двусмысленными. С одной стороны, они не чурались его, потому что видели, что Фабиан не собирается с ними соперничать ни на карьерной лестнице, ни в стремлении добиться расположения шефа, которое у него было и так, он ведь знал шефа гораздо дольше других и бывал с ним порой даже фамильярен. С другой стороны, при всей внешней приветливости (это ведь так по-американски!) они смотрели на него со скрытым недоверием. Возможно, они не были до конца уверены, что он не станет с ними бороться за более влиятельные позиции в будущей Кунгла.1 Это нежелание бороться было для их менталитета совершенно чуждо и не вмещалось в их мобильную, динамичную картину мира. Это было подозрительно.
Да-да, возможно, это безразличие компрометировало Фабиана больше всего. Хотя путь, который выбрали молодые, был ограниченным, а их мировоззрение узким, но все же они знали, что делать и чего хотеть. Они были преданы своему делу, они были едины, они были внутри.
Фабиан не был внутри. Он явно стоял в стороне. Он не мог отождествить себя со своей ролью, не мог принять близко к сердцу свою работу и ее объект. Это не казалось ему основой его жизни, альфой и омегой. Это не заставляло его ни слишком радоваться, ни слишком огорчаться — как молодых. Он не болел их проблемами и не праздновал их победы.
В этом-то и состоял его грех, и Фабиан, конечно же, знал, каковы будут последствия. Конкурентов могут ненавидеть, но в конечном счете к ним относятся более терпимо, чем к тем, кто безучастен. Потому что тот, кто отстраняется, невольно делает смехотворной деятельность тех других, которые воспринимают ее очень серьезно.
Да-да, подсознательно это сильно задевало молодых. Потому что Фабиан всем своим существом давал понять, что то, к чему они стремятся, на самом деле ничего не стоит и никакая это не вершина.
Размышление о внутренней жизни шефа
Фабиан с самого начала размышлял о том, осознавал ли шеф обстановку в их канцелярии или нет? Некоторые наблюдения давали повод предполагать, что он так же далек от практической жизни, как марсианин. Неужели он витал в облаках?
Фабиан не мог в это поверить. Прежде всего было против всякой логики, что человек с таким острым аналитическим умом, как шеф, не дает себе отчета, где он живет. Он должен был знать, что в нынешнее смутное время, когда законов было мало и никто не мог контролировать их исполнение, не говоря уже о совести и этичности, — в такой ситуации было чрезвычайно трудно действовать. Тем более что технический уровень know-how даже в правительственной системе отставал от прочего мира лет на двадцать и телефакс кое-где считался предметом роскоши.