— Ребята!
Ткачи уставились ему в рот.
— Тките эту самую материю! — проговорил он убедительнейшим голосом и подмигнул в высшей степени весело: — тките, точно и знать не знаете! А насчет забастовки не может быть и речи.
Рабочие задумчиво переглянулись и разбрелись по отделениям. Не прошло и десяти минут, как резолюция Мика облетела всю фабрику. Каждый стал на работу, и от станка к станку, из мастерской в мастерскую, от глотки к глотке понеслась тихая песенка текстилей, ровная, как жужжание бесчисленных веретен. В прядильной пели прядильщицы:
В сотне ткацких отделений бодро подхватывали:
И все вместе, сколько их было, многотысячным плавным напевом кончали песню:
Между тем Мик было далеко не спокоен. Провалившись в трубу, он быстро прошел километр, отделявший Мидль-тоун от компании Америкен-Гарн, выкарабкался возле своего станка на деревообделочном и угрюмо посмотрел на истощенного, немолодого гостя, прохаживавшегося по мастерской в ожидании.
— Дело путается! — пробормотал он, налегая на рубанок: — я удерживаю ребят всячески. Месс-Менд постановил не бастовать, пока мы не развернем врага на собственной ладони. Что-то ты мне расскажешь про континентальные делишки?
— Собака в наших руках, Мик. Боб Друк выслеживает майора Кавендиша со стороны Англии. Том ездит на его месте загримированный под Боба. Сорроу разрывается между Гаммельштадтом и Веной. Но это покудова одна мелочь.
— По-видимому, — медленно заметил Тингсмастер, — ставка будет поставлена на майора. Англия затеяла прибрать к рукам мусульманский Восток. Вам следует, дружище, во что бы то ни стало…
Гость поднял голову и посмотрел на него пристально.
— …Во что бы то ни стало сорвать маску с Кавендиша, а для этого отыскать его, живого или мертвого, набальзамированного или набитого собственным навозом!
Глава восьмая
ДИСПУТ В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ КЛУБЕ
Каждую субботу в читальне маленького клуба железнодорожников, находящегося возле трясин Гаммельштадта, происходил религиозный диспут под председательством пастора Питера Вурфа. Сюда приходили католики и протестанты, верующие и неверующие, ищущие и нашедшие, которым так и не терпится сбыть всем окружающим то, что они нашли.
Именно к последнему типу принадлежит, по-видимому, мрачный мужчина с многозначительно поджатыми губами, пришедший раньше всех и усевшийся возле читального стола. Посидев смирнехонько минуты две, он завозился на стуле, поднял пятерню к уху, потом к шее, потом к затылку и по этому чесальному маршруту мы тотчас же узнали в нем сторожа Краца. Не успел он дойти до подмышек, как дверь растворилась, и вошел второй посетитель в широкой черной шляпе, нахлобученной до самого носа. Он сел к столу, взял газету, уткнулся в нее и вдруг разразился таким скрипучим хохотом, что сторож Крац вздрогнул и перестал чесаться.
— Хи-хи-хи, сударь! — заскрипел он, ударяя кулаком по газете и подсовывая смятое место под нос соседу: — прочитайте-ка эту враку!
Сторож Крац, то поднимая, то опуская брови в такт каждому слогу, прочел:
ПОРТ КОВЕЙТ. Сюда съезжаются многочисленные мусульмане в ожидании перевезения останков покойного майора Кавендиша для празднования «недели Кавендиш», установленной в честь покойника. По прошествии трех дней, во время которых изуверства дойдут, по опасениям английской полиции, до границ, во много превосходящих празднество Мохаррам, процессия пойдет с останками майора к Элле-Кум-Джере, чтобы похоронить их в специально устроенном мраморном склепе. Для географических судеб мусульманства крайне важно образование этого нового святого места (центра будущих мусульманских средоточий) вместо Иерусалима, Мекки и Медины, в английской зоне влияния, поблизости Индии.