— Но, папа, он совсем не похож на негра! — вступилась мисс Пэгги, сочувственно поглядывая на идолопоклонника, успевшего счистить с носа кашу и предпочитавшего взгляды, обращенные далеко не в сторону метлы.
— «Австралийцы поклоняются синему цвету, намазанному на жертвеннике…»
— Дай сюда индиго! — провозгласил неутомимый судья и тотчас же вымарал синей краской с полстены тюремной камеры: — У-a! У-a! Молись, австралиец! Сосредоточивайся!
Но австралиец и не думал сосредоточиваться. Этот чудак, наоборот, проявлял все симптомы крайней растерянности, вертясь во все стороны, кусая губы, краснея, потея, пыхтя и не зная, куда девать руки и ноги.
— Несчастный! По-видимому, он позабыл веру своих отцов и всецело предался этим проклятым штанам Кавендиша! — мрачно воскликнул судья, исчерпав весь свой запас гласных, долгих гласных, коротких гласных и полугласных.
— Папа, — шепнула мисс Пэгги, краснея, как роза, и опуская ресницы на щечки: — папа, я думаю, что я еще не дочитала… Я думаю, что этот незнакомец принадлежит к племени Тон-куа!
Судья вопросительно взглянул на дочь.
— «Дикое племя Тон-куа… — дрожащим голосом прочитала Пэгги — поклоняется двойному плоду мангуби, напоминающему…»
— Вздор! — сердито воскликнул судья: — закройте книгу, сударыня! Наденьте вуаль! Опустите глаза! Откуда вы вообразили подобный вздор, если здесь нет плодов мангуби! И неужели вы полагаете, что я спустил с лестницы майора Кавендиша для того, чтобы предоставить вас ухаживаниям поклонника его штанов?!
С этим грозным спичем судья подхватил Пэгги под-руку и быстро вышел из тюремной камеры, оставив у Боба Друка еще одну драгоценнейшую примету неуловимого майора Кавендиша.
Глава двадцать четвертая
МЫС СВЯТОГО МАКАРА
Сыщик Кенворти слез с поезда на перроне лондонского вокзала в без четверти четыре дня. Но по старой традиции, введенной романистами, начиная от Коллинза и кончая Честертоном, Лондон был окутан таким туманом, что, если б его резали ножами, не хватило бы точильщиков по всей Великобритании, для того чтобы вывести вышеупомянутые ножи из полного отупения.
Кенворти пробормотал сквозь зубы ругательство, закутался в плащ и влез в первый встречный кэб, крикнув внушительным голосом:
— Скотланд-Ярд!
Нет надобности говорить, что кэб блуждал около часа вокруг одного и того же памятника, заезжая ему то сбоку, то сзади, то спереди, покуда лошадь не наехала на полисмена, а этот последний не направил кэб куда следует.
Поднявшись по лестнице в кабинет Лестрада, Кенворти не без удивления заметил странное поведение полиции. Весь Скотланд-Ярд жужжал, как улей. Чиновники бегали взад и вперед. Полисмены входили и выходили. Сыщики то и дело хватали себя за голову, блуждающими глазами смотрели по стенам и шевелили губами. Наконец вышел сам Лестрад, значительно поседевший и потолстевший с тех пор, как его описал Конан-Дойль, на ходу протянул руку Кенворти и отрывисто спросил:
— Нашли?
— Я поймал шпиона, выслеживавшего господина майора, — отрапортовал сыщик, — шпион посажен мною в ульстерскую тюрьму под видом колониального революционера. Из суммы, назначенной министерством колоний, мне следует…
— Кукиш! — злобно отрезал Лестрад: — какого чорта вы носитесь со шпионами, когда Скотланд-Ярд висит на волоске! Когда у нас остался один-единственный день! Когда вся Англия покрыта плакатами, вопросами и вопросительными знаками! Вы, сударь, пришли издеваться надо мной!
Кенворти вытаращил глаза.
— Ну да, — простонал Лестрад, откидываясь на спинку кресла и вытирая со лба холодный пот, — разве вы не знаете, что его величество повелел нам в трехдневный срок отыскать мыс святого Макара, грозя в случае неуспеха всеобщим увольнением? Лорд-хранитель печати захворал от волнения подкожным впрыскиванием! Лорд Биркенхед схватил подмышкой градусник! Я сам уже два дня как болею порошками хины по шести граи и готов умереть. Лучше умереть, чем выйти в отставку!
Кенворти вышел из Скотланд-Ярда, как убитый. Все его надежды получить хорошее вознаграждение за поимку шпиона рассеялись. Между тем лондонский туман не рассеялся ни на йоту, а, наоборот, сгустился до такого киселя, что Кенворти потерял всякое представление о дороге. Сделав несколько шагов, он со всей силы налетел на тумбу, получил хорошую шишку и в бешенстве сунул руку в карман за электрическим фонарем. Но не успел он пустить свет, как вскрикнул и схватился за голову. Мир, окружавший его, менее всего походил на Лондон. Это был фантастический мир, волшебный мир, театральный мир! Справа, слева, спереди, сзади, снизу, по всем меридианам глядели на него десятки, сотни, тысячи, миллионы плакатов, рыжего, белого, желтого, зеленого цвета, и на каждом плакате обещались различные премии, от йоркширской племенной свиньи и до образцовой яхты, тому, кто укажет местоположение мыса святого Макара!
Оставим Кенворти растерянно бродить среди туманов, афиш и плакатов Лондона и перенесемся на минуту к толстому маленькому человеку, сидящему под парусиновым зонтиком, четырьмя опахалами и собственным веером на пороге модного здания, увенчанного двумя мачтами. Здание стоит па самом берегу Персидского залива, среди низкорослых кактусов, с неба обжариваемых отоплением, которое в один час могло бы вылакать весь лондонский туман, если б природа руководилась в своих дарах хоть каким-нибудь подобием Госплана и регулировала качество собственной продукции. Короче сказать, мы возле тропиков, под носом у Индии, в английской зоне влияния, а толстенький человечек заведует радиостанцией и называется мистер Лебер или, по-туземному, Лебра.
— Из Лондона сообщают, мистер Лебер, что мыс Макара все еще не найден! — задыхаясь сообщил чиновник, выбежавший с радиостанции.
— Найдется! — спокойно проговорил Лебер, являя разительный контраст со своим подчиненным.
— Но из Афганистана сообщают, что таинственная надпись появилась на коре всех миндальных и пробковых деревьев!
— Дураки, пробки портят, — пробормотал мистер Лебер, ничуть не смущаясь.
— Но, мистер Лебер, десятки тысяч туземцев спустились с гор, прошли мимо нашего лагеря и требовали учебников географии! Нашего миссионера нашли повешенным вверх ногами на кокосовой пальме с прибитой на ногах надписью на афганском языке: «Смерть псу, утаившему мыс Макара!»
— Пустяки! — лениво процедил мистер Лебер.
— Но американский купец, — злобно вскричал чиновник, выходя из себя от флегмы своего начальства, — американский купец, мистер Лебер, начал постройку перед самым нашим носом!
Тут только мистер Лебер отвел опахало, спущенное к его подбородку, и увидел кучку белых людей, копошившихся на самом берегу, покрикивая на меднотелых туземцев. Туземцы таскали бамбук, бревна, доски, солому и тростниковые крыши.
— Это другое дело, — произнес мистер Лебер и тотчас же встал с места.
Высокий афганец простер над ним зонтик. Мистер Лебер величественно спустился с крыльца радиостанции, проследовал на берег, сел на складной стульчик и вынул бинокль. Чиновник, поспешивший вслед за ним, продолжал рапортовать:
— Необходимо, мистер Лебер, срочное вмешательство! Мы только что провели ударную кампанию по кавендишизму, согласно распоряжению правительства. Иракский парламент объявил кавендишизм национальной религией, вследствие чего мы вынуждены были оккупировать Моссул и предъявить иск Ангоре за легализацию на турецкой земле английского мятежника. И вдруг, мистер Лебер, эта самая надпись перетасовывает сферу политических интересов. Не пройдет и суток, как мы с вами вылетим в отставку, если только не откроем гнусных агитаторов или, по крайней мере, мыс святого Макара.
Мистер Лебер ничего не отвечал и пристально смотрел в бинокль. На берегу с фантастической быстротой строилось нечто вроде выставочного павильона. Раз-два-три, стены, фундамент, половицы, оконный переплет воздвигнуты наподобие карточного домика. Тростниковые крыши накрыли их меньше, чем в десять минут. Один рабочий водрузил наверху шест с американским торговым флагом, другой развернул огромное белое полотнище. А на полотнище черными буквами стояло: