— Конечно, достопочтенный отец, мы поступили с вами неполитично и, можно сказать, насильственно, — с важностью бормочет маленький черноусый мужчина, лежа сразу на четырех подушках и уткнув пятки в толстый живот своего соседа. — Но вы видите по нашему отъезду библейским способом, минуя немецкие вагоны и английские омнибусы, что нам крайне важно соблюсти тайну. Если б мы стали засылать к вам агентов и маклеров для переговоров, мы могли бы попасть в лапы английской полиции.
— Но что же вам от меня надо? — простонал отец Арениус, изнемогая от веревок: — я стар, измучен, болен. Кто вы такие? Почему вы не оставили меня в Джерубулу?
— Сколько вопросов сразу, — ответил черноусый, — это дурно, святой отец, очень дурно. Видите ли, вы нужны нам, чтоб отвечать на вопросы, а отнюдь не задавать их. Симпатичное маленькое стадо падших женщин, отче — вот с кем придется вам иметь дело, по всем правилам святой религии. Но я должен признаться, что вам отнюдь не следует вести их к раскаянию и отговаривать от порочной жизни.
Миссионер глухо вздохнул и хрустнул пальцами. Вселенная сошла с ума. Кентерберийский епископ повелевает проповедовать кавендишизм вместо христианства. Таинственные черные люди везут его для бесед с падшими женщинами, которых он не смеет исправлять. И, к довершению всего этого, пастор Арениус не может даже умереть, так как жизнь его, по-видимому, объявлена чрезвычайно ценной.
— Судя по вашим вздохам и разговорам в бреду, — продолжал черноусый, вы хоть и англичанин, отче, но разобижены этой нацией в пух и прах. Мы прямо признаемся вам, что ведем американскую линию. Нашим девочкам, отче, вы должны будете преподать строгую американскую ориентацию.
— Га! — гортанно вскрикнул араб, побрасывая кверху палку. Тотчас же десяток погонщиков остановили верблюдов и бесшумно скрылись в зарослях. Разговоры замолкли. Палатка задернулась. Тревога прошла по всему каравану.
Спустя секунду гонщик вынырнул из-под верблюжьего брюха и, сложив руки рупором, шепнул что-то толстому человеку с жирным, бабьим лицом и капуцинским ремешком на животе.
— Погоня, князь, — бархатным голосом произнес толстяк, — они промчались в автомобилях по шоссе. Нам следует расположиться в этих зарослях на ночлег, как советуют арабы. Пусть высохнет мое горло, если это не одноглазый дьявол, у которого я уволок красотку.
Князь Гонореску ничего не имел против ночлега в зарослях.
Подумав с минуту, он подмигнул секретарю, указал ему на миссионера и шепнул:
— Развяжите его и поведите к девочкам. Он боится наших преследователей не меньше, чем мы, и уж во всяком случае не удерет до утра.
Врибезриску угрюмо развязал отца Арениуса. Он догадывался, куда клонил его патрон. Так оно и случилось. Не успели они сойти из палатки на землю, как румынский князь протяжно свистнул носом, протянул ноги на переднее сиденье, раскидал руки направо и налево и тотчас же блаженно заснул, убаюканный шорохом Евфрата лучше, чем своей собственной генеалогической хроникой.
Между тем арабы остановили и других верблюдов. Палатки спущены вниз, на болотистой земле прикреплены сваи, натаскан хворост, устроено днище. Подушки набросаны на этот высокий насест, огороженный от страшных аравийских тигров колючей проволокой. Одна за другой сюда перенесены женщины. Но если пастор Арениус развязан и пущен с миром, как доброе жвачное, от которого не ожидают бегства, то бедняжки из «ковейтского» комплекта остались связанными по рукам и ногам.
Миссионер тихо повернул к Евфрату. Над ним, как тысячелетие назад, катились огромные ясные созвездия. Перед ним лежала священная река Библии, обмелевшая и матовая на поверхности, словно насыщенная ртутью. Небо над рекой было прозрачно-зеленое, как бутылочное стекло, и черные локоны деревьев, палочки тростника, щупальцы прибрежных кустов стояли на зеленом фоне, подобно японскому рисунку. Отец Арениус, чувствительный ко всякой глубине, был охвачен торжественной дрожью. Он продекламировал про себя двустишие Омара Хейяма и тотчас же, как истинный христианин, стал молиться. Что ему за дело до изменников и разбойников? Он знает, что ему делать, и если настала пора принять мученичество, он его примет.
С этими возвышенными и успокоительными мыслями пастор Арениус направился к падшим женщинам, дабы наставить их добру, принести милосердие и прощение и указать спасительный путь.
Поднявшись на свайную площадку, отец Арениус миновал жирного Апопокаса, тощего Врибезриску и очутился в душной тесноте подушек, среди нескольких десятков молодых женских тел. Полог поднят, звезды озаряют ночлег, и пастор без всякого труда мог увидеть, что ни одна из спасаемых им овец и не думает спать. Куда бы он ни взглянул, — на него, в свою очередь, внимательно и пристально глядели блестящие глаза, темные, светлые, большие, широко и узко расставленные, и без исключения очень красивые. Первая, на кого он наткнулся, была большая белая женщина, с рыжими косами, резким ртом и красивым овалом, Сарра из Нортумберленда. Она побывала в десяти европейских притонах и двух азиатских, — весьма почтенный стаж для молодой женщины, чтобы убедиться в абсолютной ненадобности лиц духовного звания для людей ее профессии. Ничего удивительного в том, что она крепко выругалась и снова опустила голову на подушку.
— Дети мои, — нежно произнес пастор, опускаясь возле Сарры, — я принес вам не осуждение, а слова милости и прощения.
— Вот тебе и раз, сэр! — воскликнула Сарра, опять подняв голову: — верно у меня в ушах звенит. Не хотите ли вы просить у нас прощения за всех власть имущих людей? Эка, захотели! Я лично не прощаю ни на пол-соверена и, будучи выбрана делегаткой нашего коллектива, уверена, что и товарищи мои не прощают.
— Бедняжка, — прошептал пастор Арениус, — да размягчит милосердный бог твое окаменевшее сердце. Да заронит в тебя эта ночь семена раскаяния!
Сарра фыркнула от неудачного оборота пасторской речи.
А тем временем с далекой подушки приподнялась другая головка; при дневном свете это была очаровательная, хрупкая головка полуребенка с голубыми глазами, ямочкой на подбородке и веснушками возле носа. Но сейчас было видно лишь бледное лицо с двумя темными пятнами век:
— Товарищ Сарра, — произнесла она ломаным английским языком. — Объясните этому дикому человеку основы социологии!
Глава двадцать восьмая
НЕПРЕДВИДЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЖЕНОТДЕЛА ТАМ, ГДЕ СОБИРАЛИСЬ ОТДЕЛАТЬ ЖЕНЩИН
Таинственная малоазийсная ночь текла по всем своим циклам, воспетым персидскими и арабскими поэтами для добросовестных английских переводчиков, а пастор Арениус, открыв рот и сдвинув седые брови, сидел среди падших женщин и не уставал учиться самым неожиданным вещам, о которых он никогда в жизни не подозревал.
Звезды бледнели и потухали. Евфрат покрылся туманом. Шакалы и совы утихли. Хитрый Апопокас давным-давно проснулся, побуждаемый к этому близостью рахат-лукума. Но, услыша разговор миссионера со своим девичником по политграмоте, так и застыл, преисполненный любопытства.
Между тем Арениус был перенесен в область ничего общего не имевшую ни с грехом, ни с прощением, ни с душой, ни с ее делами. Посвященный рыжей Саррой и маленькой Минни Гербель в простые истины социологии, миссионер долго вздыхал и, наконец, воскликнул:
— Но… но, милые мои, что же теперь делать?
— Шевелить мозгами! — воскликнула одна из девушек.
— Бороться, — произнесла другая.
— Когда мы думали, как вы, сэр, — вмешалась Сарра, — каждой из нас ничего не оставалось, как напиться и умереть. Но вот эта маленькая саксонка зарядила нас мыслишками почище. Теперь мы сорганизовались. У нас ведется работа. Мы учим друг друга разным языкам. И мы размышляем, сударь, над теми странами и народами, по которым нас волокут неизвестно для чего.
Отец Арениус тяжело вздохнул.