— А давайте-ка с обсуждения ваших стихов мы и начнем новый сезон ЛИТО, — предложил Глеб Семенов.
— А как это?
— Занесите сюда завтра ваши стихи, ну хотя бы те, что приносили в «Смену». Впрочем, выбирайте, конечно, сами. Обычно наши оппоненты работают каждый со своим экземпляром, но для первого раза обойдутся одним — передадут друг другу, — и пояснил мне на всякий случай: — Оппоненты — это те, которые подробно знакомятся со стихами по рукописи, а остальные обсуждают стихи со слуха. Оппонентов два. Согласны, Олег? Вот и хорошо. Сразу как головой в воду, вам это будет весьма полезно.
На это занятие ЛИТО, для поддержки духа, со мной взялся идти одногруппник Славка Лободюк, побывавший на моем университетском выступлении. Он активно интересовался литературой, а вскоре выяснилось, что и сам он скрытно пишет стихи.
В небольшой, в два окна, комнатке собрался народ, плотно сидящий за учебными столами. Где-то среди этих студентов были и мои оппоненты. Перед аудиторией стояли пустой стол и два стула. Глеб Семенов стоял у окна.
— Начинаем. Садись, Олег, — сказал Глеб Семенов, впервые назвав меня на «ты». — Представься ребятам, поведай коротко о себе: кто ты, как дошел до жизни такой, да и начинай читать.
Один из кружковцев с первой скамьи, по виду старшекурсник, со споротыми уже погонами, привстав, протянул мне мои листы и подмигнул.
Я уселся за пустой стол.
— Олег Тарутин, — представился я, — первый курс геологоразведочного факультета. Пишу стихи примерно с восьмого класса. Не знаю, что еще говорить…
— Твой любимый поэт? — спросил усатый парень из угла заднего ряда.
— Пушкин, — ответил я.
Усатый поморщился, но промолчал.
По знаку Глеба Сергеевича я начал читать. Желая подольститься к аудитории, я начал с написанного накануне стихотворения-объяснения, ради чего я поступаю в ЛИТО. «Как порядочные барды, // Отрастил я чуб лихой, // И усы, и бакенбарды, // А писать — ни в зуб ногой. // Ах, не могут волосищи // Заменить природный ум. // В голове лишь ветер свищет, // Как в пустыне Каракум…» Так вот, мол, вся надежда на кружок. (Кстати, о бакенбардах. Я в самом деле отрастил на щеках эту шерсть и таскал ее довольно долго, пока однажды, глянув в зеркало, не пришел в ужас и тут же не сбрил это безобразие.)
Стихотворение было принято вежливыми улыбками, но не более. Эта аудитория мало напоминала университетскую. Когда я приступил к чтению «Комбайнерши», открылась дверь и в комнату, извинившись, вошел парень в тренировочном костюме и со спортивной сумкой в руке. Тоже новичок. Он представился Леонидом Агеевым, первокурсником с геологоразведочного факультета. Нос у Агеева был лилово-красным и вспухшим.
— Бокс? — сочувственно спросил Глеб Сергеевич.
— Прямо с тренировки, — Агеев шмыгнул распухшим носом, усаживаясь среди потеснившихся кружковцев.
По знаку Глеба я продолжил прерванное чтение «Комбайнерши». Затем пошли другие стихи. Поглядывая временами на публику, я неизменно встречался с мрачным взглядом усача в углу, но он был единственным мрачным на фоне улыбающихся кружковцев. Окончил я чтение «Велосипедом» («Скрип, скрип — одна нога, // Скрип, скрип — другая…»).
— Отскрипел, — повернулся я к улыбающемуся Глебу.
— Прошу оппонентов. Алик, ты начнешь?
— Давайте я, — отозвался мой первый в жизни оппонент, остролицый, носатый и бровастый парень, стройный и подтянутый, в аккуратно застегнутом кителе.
— Алик Городницкий, — представил его мне Глеб Сергеевич — третьекурсник-геофизик.
Алик Городницкий сел рядом со мной за стол, вынул из кармана свернутый лист, глянул.
— Самым привлекательным качеством стихов Олега Тарутина является юмор, — сказал Алик, — причем юмор ненавязчивый, а я бы сказал, органично ему присущий. По-моему, автора такого плана у нас еще не было. — Алик глянул на Глеба Сергеевича. и тот кивнул, соглашаясь. — Я имею в виду такие стихи, как «Велосипед», «Сказка», эти ужасно длинные «Галоши»… Кстати, длинноты — это его постоянная беда. Что же касается Олеговой лирики…
Тут я приготовился услышать знакомые мне снисходительные упреки относительно влияния на мою лирику Есенина, Блока или еще кого-нибудь, не менее знаменитого. Но не тут-то было.
— Что же касается его лирики, — сказал Алик, — то она резко проигрывает в сравнении с юмористическими стихами. Она, я бы сказал, бледна и лишена живых деталей, запоминающихся образов. Она как-то абстрактна, несмотря на то что автор обращается к конкретному человеку. Вот, например… — Он взял мои стихи, перебрал их. — Вот хотя бы это: «Если буду смеяться при встрече…»