Учиться на втором курсе было много легче, чем на первом. Глядя на отличника Леньку Агеева, я и сам прилично сдавал сессии. Летом геологам предстояла крымская практика (горы, море, солнце!), причем после ее окончания большинство студентов перемещались на Кавказ и путешествовали там по накатанным предшественниками маршрутам. Это была лакомая практика, но меня с еще одним парнем соблазнил ехать в Хакассию преподаватель петрографии: мол, в Крыму вы еще, всяко, побываете, а вот в Хакассии — вряд ли. (Забегая вперед, скажу, что в Крыму — царском подарке Хрущева Украине, сопредельному ныне государству, — я так и не побывал, как никогда не бывал на нашем черноморском юге, а впервые в жизни погрузился в полуденные волны не на Черном море, а на Средиземном, на обратном пути из Антарктиды.)
О том, что я променял Крым на Хакассию, я не пожалею никогда. Какой там был благодатный климат, какое разнообразие мест: и степи, и горы, и горная тайга, и реки, и заповедные озера. А какие там были встречи, как там здорово писалось!
Мы выехали из Ленинграда втроем: одногруппник Дима Иванов, начальница Тамара Федоровна и я. Эта Тамара Федоровна была всего на семь лет старше нас и держалась свойски, поначалу протестуя даже против обращения к ней по имени-отчеству. В поезде она рассказывала нам о своем альпинистском университетском прошлом, о том, как однажды в горах Памира встретила контрабандистов и они сбросили ее с обрыва.
— Вот видите, — демонстрировала нам шрамы на плече и на бедре, свою не до конца разгибающуюся руку.
— Что ж, эти контрабандисты так с ходу и сбросили? — спрашивали мы.
— Нет, не сразу, пытали сначала.
— Это шрамы-то?
— Ах вы, мои мальчики! — смеялась начальница, охватывая нас за шеи руками (меня — той, не до конца разгибающейся).
Экспедиция (была она от ВСЕГЕИ) состояла всего из двух маленьких отрядов: нашего и отряда гидрогеологов — тот был вообще из двух человек. Был еще шофер из Ленинграда, прикативший в Абакан на платформе, вместе со своим «газиком». Базировались мы на окраине Абакана, снимая у хозяев полдома и чердак сарая, где ночевали мы с Димой. Постоянно на базе жила чертежница, лет сорока с лишним, по нашим понятиям — старуха.
Никаких конкретных объемов работ у отряда не было, предстояло заниматься тематическими исследованиями — самым благодатным видом геологической деятельности. Шофер Володя, татуированный и приблатненный, отвозил на «газике» нас троих с палаткой, спальными мешками и продуктами в назначенное Тамарой место и уезжал, договорившись о сроках встречи. Мы ставили палатку где-нибудь около воды, организовывали быт, а наутро неспешно приступали к работе. Обычно это было составление послойного разреза — дело оседлое, подробное, требующее непрерывной работы компасом и мерной лентой.
На жаре мы раздевались до пояса, а Тамара, соответственно, — до лифчика, крупноразмерного и предельно заполненного.
Раскладушек мы не возили. В палатке, на сложенном брезенте, мы расстилали спальные мешки, но спали обычно в одних вкладышах. Спальник начальницы всегда был в середине, и ночью беспокойно спавшая Тамара непроизвольно наваливалась то на меня, то на Диму, не вызывая при этом у нас никаких сексуальных эмоций: мы просто откатывали начальницу на место. Теперь в это верится с трудом: два здоровенных парня по двадцати лет и молодая, привлекательная женщина (отнюдь уже не девушка) — и такое трогательное бесполое сосуществование. И тем не менее это так: ни сном ни духом. По-моему, и сама Тамара воспринимала такое положение с недоумением и легкой обидой.
Так прокатались мы по разным местам Хакассии месяц, иногда нанимая лошадей для недальних перебазировок. Потом из Ленинграда прибыл припозднившийся преподаватель петрографии. Для дальнейших работ автономно от базы, он нанял местную полуторку с шофером, а также повариху, девчонку лет четырнадцати. Этим разросшимся коллективом мотались мы теперь по республике, а новый начальник для базирования выбирал места, перспективные в плане охоты, рыбалки или, по крайности, для купания.
Теперь мы — двое студентов, шофер и повариха — со своими спальниками и прочими шмотками жили под брезентом, натягивая его на согнутое тонкое дерево, а в палатке помещалось руководство: преподаватель, коренастый и лысый, как я теперь понимаю — тот еще ходок, и наша Тамара. И ставилась теперь эта палатка на отшибе. Шоферюга только плотоядно чмокал, кивая на эту палатку, мы же с Димой видели в этой жилищной комбинации лишь материальный приоритет начальства: им палатка, нам брезент — вполне закономерно.