Триста экземпляров готового сборника разошлись мгновенно — точно корова языком слизнула. Правда, потом тираж втихаря подпечатывали, но всем желающим сборника все равно не хватило.
Где-то в конце марта я обсуждался на Лито в очередной раз. Оппонентами у меня были Глеб Горбовский и кто-то из молодых кружковцев. Горбовский в ту пору осваивал пишущую машинку, то ли свою, то ли взятую напрокат, и свою рецензию принес в машинописном варианте. Я отчитал стихи. Часть из них, весеннего периода, ребята слышали впервые и, как мне показалось, слушали с удовольствием. Особенно при чтении коротенькой поэмки о весне. Началось обсуждение. Что говорил первый оппонент — я не помню, но вот рядом со мной на стул опустился Глеб Горбовский со своими печатными листками. Был он заметно смущен.
— У нас в квартире живет одна баба, то есть женщина, — начал он. — Она — филолог, кандидат каких-то литературных наук, я сам ей иногда свои стихи показываю, советуюсь по серости, — говорил Горб, слегка актерствуя, временами заглядывая в свои листы. — Ну, и Олежкины стихи я решил ей показать, может, скажет что-нибудь дельное, кандидат наук все же…
Что-то меня настораживало в этом глебовском разборе, почему-то стал я ожидать чего-то неожиданного и неприятного. Все слушали Глеба с интересом.
— Ну, прочла она всю эту подборку, — Глеб постучал ладонью по моей стихотворной пачечке, сколотой скрепкой. — Прочесть-то она прочла, но очень меня удивила. Она сказала, что все это не стихи, а чистое зубоскальство, пустое времяпрепровождение, такое, мол, может писать каждый, было бы желание…
Меня точно обварило изнутри — так это было неожиданно. При озадаченном молчании собравшихся Горбовский продолжал:
— Я ей даже не поверил: ведь это же Олежкины стихи, не чьи-нибудь! Но ведь и она — филолог, кандидат наук, должна же она в поэзии разбираться…
Чувствовалось, что Глеб не решается перейти к чему-то еще более для меня поганому.
— Да что ты все на свою бабу-кандидата ссылаешься? — перебил Глеба Ленька Агеев. — Ты свое мнение скажи. Ты что, тоже думаешь, что Алькины стихи — зубоскальство?
— А я и собираюсь сказать свое мнение! — озлился Глеб. — Я просто отталкиваюсь от мнения этой филологини. Я после разговора с ней вновь перечел тарутинские стихи под ее углом зрения. Да, во многом она права — в Олежкиных стихах полно зубоскальства. Вот, например, в поэме «Весна» начал он цитировать: «Весной не бывает без крови. Алеет она, пролита. У нас во дворе, на Баскове, убило сосулькой кота…» — что это как не зубоскальство?
— Да не в этом же смысл стихотворения, — сказал Агей, — а если начать вырывать из контекста, то и «Муха» твоя — зубоскальство. «И в блюдечке елозит хоботком…» — привел он строку из глебовского знаменитого стихотворения.
— Да я вообще могу замолчать! — вконец обиделся Глеб. — Я старался, на машинке рецензию отстукал… Возьми, Олежка, может, пригодится, а я тебе желаю только добра.
Глеб передал мне свои листочки, вылез из-за стола и, как его ни уговаривали не обижаться и продолжать разбор, вернулся на свое место, рядом с Лидой Гладкой.
Вместо него по моим стихам говорил Агей. Он сказал, что это, конечно, никакое не зубоскальство, а если в тарутинских стихах присутствует юмор — неужто это такой уж порок?
— Его стихи, — сказал Ленька, — грешат другим: длиннотами, излишними подробностями, повторами — и этих грехов Тарутин не изжил. Но все равно он пишет совсем не ради смеха, как и Горбовский, у которого тоже присутствует юмор, а его соседка, хоть и филолог, ни хрена в Алькиных стахах не поняла!
Глеб Сергеевич, всегдашний завершающий, сказал так:
— Тарутин, конечно, лирик, хоть и сам он сплошь и рядом изо всех сил старается навредить своему лиризму. Юмор в лирике — штука ценная и нечастая, но…
После этого он принялся долбать меня жестче всех — за стихотворную расхлябанность, нетребовательность, падкость на эффект и тому подобное.
— И слишком много у тебя стихотворных баек одноразового употребления, хоть на обсуждение ты их и не представил. А вообще — не расстраивайся, мотай на ус и работай!
Не такого, признаться, я ждал обсуждения… Я, надо сказать, здорово разозлился на Глеба Горбовского, от которого совершенно не ждал подобного обидного выпада (я полагал, что «литературная соседка» была измыслена им самим, постеснявшимся с ходу обвинять меня от своего имени). Вообще же в нашем Лито по делу долбали обсуждавшихся сурово, и я бы не обиделся на оппонента, кабы не «филологичка» и не «зубоскальство». Впрочем, сам Глеб, не стеснявшийся в отношении кого бы то ни было в критической резкости, сам критику переносил с великим трудом.