— «Как их там!» — передразнил меня парткомовец. — Стишки небось легче писать? Про романтику да про трудные дороги, а как до дела дошло — хвост поджал и в кусты? Подписывайте!
— Не буду я подписывать, — сказал я, — и стихи тут ни при чем. Что мне в Инте делать, если я знаю, что там нет мест по специальности? А в Дальневосточной экспедиции…
— Подпи-и-шете! — грозно пообещал парткомец.
Преподаватели, впрочем, глядели на меня сочувственно: уж они-то знали цену подобных заявок. Туго бы мне пришлось, если бы не заглянул вдруг в дверь и не поманил моего ненавистника некто, а поманив, не увлек бы его с собой.
— Сейчас вернусь, — пообещал, уходя, ненавистник, с таким выражением лица, точно отправлялся за подкреплением.
— Подождите в коридоре и давайте сюда вашего представителя с заявкой, — сказал Погребицкий.
Через несколько минут заявка Дальневосточной экспедиции была удовлетворена, и я стал ее полноценным сотрудником.
— Постарайтесь защитить диплом досрочно, — сказал спасший меня от Инты дальневосточник, — как только освободитесь, оформляйтесь у нас в кадрах и — в поле. Наши уезжают еще в мае.
О том, что после защиты мне предстоят еще военные сборы, я ему не сказал. Впрочем, я слыхал, что их тоже можно пройти досрочно при какой-нибудь артиллерийской части.
Так оно и оказалось. Защитив диплом на месяц раньше срока, я оказался в Павловске, в артполку, в числе двух десятков человек, таких же досрочников с нашего курса. Как мы там стажировались, будущие комвзводы управления артиллерийских батарей, я не помню. По сравнению с прошлогодними лагерями это был курорт. Ни стрельб, ни строевой, ни обязательных лекций. И отменная кормежка, и даже мертвый час, будто бы введенный в армии Жуковым. Мы загорали, болтались на стадионе (по старой памяти я прихватил с собой шиповки), изредка нас зазывали на политзанятия, проводимые для солдат, занятия весьма тоже либеральные, почти семейные.
— В прошлый раз мы проходили, — начинал офицер, налистывая нужную страницу в толстенном пособии, — юные годы Владимира Ильича Ленина, тогдашнего Володи Ульянова. В частности, я читал вам о его разговоре с жандармским офицером. Кто желает высказаться по этому поводу? — вопрошал он дремлющую аудиторию. — Гаврилин! Что вы узнали на прошлом занятии?
Поднимался Гаврилин, парень в быту на редкость сообразительный и предприимчивый. Поднявшись, он молча глядел на офицера.
— Жандармский полковник, как вы узнали на прошлом занятии, сказал Ленину, тогдашнему Володе… Что он ему сказал? — офицер опускал глаза в пособие: «На что вы, молодой человек, рассчитываете? — сказал он Володе. — Перед вами стена». Что он имел в виду, что подразумевал под словом «стена»?
— Царский строй, — отвечал Гаврилин, полон скуки.
— Правильно, царский строй. А Володя что ответил? Что Володя-то ему в ответ? «Стена, да…» Какая стена? — клещами тянул старлей ответ из упрямого солдата.
— Гнилая! — не выдерживал кто-то из рядов.
— Правильно: «Стена, да гнилая, — кивал офицер, — ткни, да…» Что будет, если ткнешь, а? — подначивал он аудиторию. — «Стена, да гнилая, ткни, да…» Ну?
— Развалится! — опять не выдерживал кто-то.
— «Стена, да гнилая, ткни, да развалится» — завершил офицер, точно античный шедевр, по фрагментам собрав и склеив это историческое изречение юного гимназиста Володи Ульянова.
Кстати, и старлей этот был в быту отнюдь не схоласт и имел широко известную репутацию сердцееда и ходока. Именно он обеспечивал нам доступ к цивильной одежде для редких самовольных отлучек в Ленинград.
Из Павловска я слал Татьяне письма в стихах с описанием солдатского быта, о том, как она снится мне на моей верхней койке солдатской казармы. Люби меня, как я тебя, Таня!
В отношении ее чувств ко мне я был совершенно уверен: кого же ей любить, как не меня?
30
После военных сборов я явился в отдел кадров экспедиции и доложил, что готов ехать. Мне объяснили, что оформят меня на работу лишь за день до моего отъезда в поле, так что доставайте билеты, а пока что идите на инструктаж к бывшей начальнице Бакторской партии, той самой партии, где вам предстоит работать.
Бакторская партия давно уже была в поле, а бывшая начальница осталась в городе по причине какой-то болезни.
Инструктаж был таков:
— Вы, Олег, доедете до Хабаровска. В Хабаровске пересадка. Сядете в поезд, который идет до Комсомольска-на-Амуре. (Правильно, записывайте, записывайте!) Доедете до Комсомольска, спросите речную пристань, там сядете на пароход и доберетесь по Амуру до поселка Нижние Халбы (Нижние Халбы, записали?). Пароход подходит почти к самому берегу, так что на лодке проплыть остается совсем ерунда. Правда, это обычно бывает ночью, но, думаю, вам повезет, и доберетесь до Халб засветло. Там, в Халбах, имеется медпункт и при нем медсестрой — Мей-хай-дарова, — продиктовала начальница по слогам, под мою торопливую запись. — Надежда. Отчество — боюсь соврать. Надежда и все, тем более она еще молодая. Надя хорошо знает нашу партию, у нее вы и остановитесь. Она подскажет, когда пойдет почтовый глиссер на поселок Бичи. (Мать-перемать! — думал я, записывая. — Мейхайдарова, глиссер, Бичи какие-то, ни хрена себе, маршрут!)