Медсестра Надежда, могучая женщина, посмеиваясь над моими потугами, ставила на стол чугун вареной картошки и очередную соленую кетину, нарезанную крупными ломтями: не кочевряжься, мол, парень, ешь, пока дают, пока я добрая!
Пришел почтовый глиссер — впервые мною виденное стремительное плавсредство, и цена проезда оказалась приемлемой даже для меня. Моторист врубил двигатель, над головой со свистом завертелись лопасти, слились в один неразличимый круг, глиссер птицей понесся вниз по Амуру возле правого берега.
Несколько раз мы останавливались у неизвестных мне поселков, моторист передавал почту, и мы мчались дальше. Свистело в ушах, трепетала на ветру одежда, веселый моторист кричал мне что-то нерасслышанное, и я кричал ему в ответ то, что не слышал он, брызги летели в лицо, хотелось петь от восторга.
Потом, лихо развернувшись, глиссер пересек амурскую ширь и влетел в устье Горюна, левого притока могучей реки. Вот и те самые Бичи, предпоследняя моя остановка на пути в геологическую партию. Я вышел на берег с пакетом, который мне нужно было отнести на почту, командир глиссера показал мне дом Василия Ивановича, посулил дня через три-четыре прибыть с почтой для Бактора (а вообще хрен его знает, как получится), описал широкую дугу по Горюну и застрекотал винтами в обратном направлении.
Дом Василия Ивановича стоял на высокой речной террасе в окружении многих хозяйственных построек. Василий Иванович был потомком столыпинских переселенцев, таких по Амуру и его притокам прижилось множество, судя по завезенным сюда русским названиям: Средняя Тамбовка, Нижняя Тамбовка, Орловка… Меня хозяин встретил гостеприимно, а я после гостевания в Нижних Халбах уже не манерничал, а с благодарностью пользовался его радушием, стараясь лишь хоть как-то отработать постой — то ли колкой дров, то ли тасканием воды.
Кроме двух сыновей, рабочих нашей партии, у Василия Ивановича была еще дочь Лариса — высокая, статная, симпатичная девушка лет семнадцати, кончившая местную семилетку.
— Слышь, геолог, — говорил мне чапаевский тезка, — брось ты топором махать, своди лучше Лариску в кино, чтоб местные кобели к ней не липли.
Я бы и сам к ней липнул, кабы не Танечка, ждущая меня в далеком Ленинграде. Дело ограничивалось нашим с Ларисой сидением на бревнах, прижавшись плечами под моей курткой.
Ожидая глиссера, прожил я в Бичах неделю и даже присутствовал на именинах хозяйки, на которых закусывал спирт «талой» — сырой — осетриной, только что выловленной из Амура, нарезанной мелкими кусочками, с уксусом, перцем и укропом.
Ко времени прихода глиссера я уже обжился в хозяйском доме. Прощание наше было сердечным.
— Слышь, Семеныч, — сказал мотористу Василий Иванович, — ты денег с Олега не бери, понял? Потом с тобой разберемся.
— А чего разбираться, — отвечал тот, — один черт мне туда почту везти.
Под знакомый уже стрекот лопастей мы двинулись в путь и я все оглядывался на Ларису, машущую рукой со штабеля бревен.
Поселок Бактор встретил нас негустой толпой местного населения, сошедшего к реке на звук глиссера. Толпа состояла из невысокого, коренастого русского мужчины с красным, как у Хлопушина, лицом, двух русских женщин и двух нанаек: молодухи в белом платочке и обычном платье, а также беременной мамаши в национальной одежде и с младенцем на руках. Несколько нанайчат, бойко переговариваясь, глазели на прибывших. Мы с глиссеристом вышли на берег, здороваясь.
— Так вы и есть тот геолог, которого ждали? — спросила одна из русских женщин в полевой одежде: брюках, куртке, сапогах, подозрительно краснолицая. — А тут на базе никого из экспедиции, кроме меня, и нету, все в тайге, а Антонина Афанасьевна в больнице в Комсомольске.
Вот тебе и на! Хоть в Ленинграде я и был предупрежден о возможности такого варианта, но физиономия моя, видимо, вытянулась.
— Да не расстраивайтесь вы! — сказала вторая русская, дородная и благообразная женщина. — Завтра Фомич, — она кивнула в сторону мужчины, — пойдет вверх на моторке, у него договорено с Гришечкиным. Вас отвезет, его заберет. Тот в Комсомольск едет насчет Антонины справляться. Мой Фомич мотористом в вашу партию нанят, — пояснила она мне, — а я тут магазином заведую, Марья Сергеевна меня звать. А вы, значит, Олег? Пошли, Олег, за стол. Мы там сидим на вольном воздухе, сегодня вечер, комара считай что нет. Мы там сидим, из-за вас только и прервались.